Впрочем, как выяснилось, для бегства у них все было готово. Прежде чем императорские всадники смогли нагнать низкорослого противника, карлики успели добраться до берега реки, а их небольшие долбленые лодки и плетеные плоты во множестве были спрятаны вдоль камышовых зарослей.
Воины Тао Шеня прорвались сквозь деревья к реке, тяжелым ударом смяв и нанизав на копья небольшой отряд карабакуру, должный, по–видимому, задержать их до того, как основные силы коротышек сумели бы переправиться на противоположный берег. Но тайпэн не собирался давать им такого шанса.
Конная лавина, не снижая скорости, ринулась во вспенившиеся воды Мианхэ. Латные всадники и лошади из лучших императорских конюшен были прекрасно обучены маневрам форсирования речных преград. Выпрыгивая из седел в момент погружения, воины Императора продолжали держаться за луку седла, а кони изо всех сил устремлялись вперед.
Карабакуру на плотах открыли стрельбу, им отвечали немногие уцелевшие манериты. Отряд Тао Шеня уже был на середине русла, когда первые лодки их врагов только стали приставать к песчаной отмели на другом берегу. И в этот момент из зарослей буйного кустарника, покрывавшего землю сразу же за широким пляжем, появилась еще одна группа солдат противника.
Три сотни карабакуру в самодельных кожаных доспехах, обшитых железными бляхами, действуя слаженно и четко, рассыпались на небольшие группы и дружно натянули тетивы своих коротких луков. Прекратить атаку и отступить назад Тао Шень уже не успевал, его люди были сейчас не в том положении, когда можно было бы совершать подобные маневры. Оставалось лишь рваться вперед.
Карабакуру стреляли быстро и прицельно. Другие отряды, едва перебравшиеся через Мианхэ, поспешно присоединялись к «латникам». Речные воды окрасились кровью, и не было сомнений, что ночью здесь соберутся многие дикие духи, чтобы всласть попировать в лунном свете дармовым угощением.
И все–таки императорские всадники не были бы лучшими, если бы не сумели прорваться через все вражеские уловки. Вылетая на берег, запрыгивая в седла и обнажая мечи, солдаты Шеня вновь пошли в атаку, и их молодой тайпэн был по–прежнему в первых рядах, как и положено воину и командиру.
Противник снова принялся отступать. Отстреливаясь, карабакуру укрылись в кустарнике, их фланговые отряды стали отходить вдоль берегов. Те, кто не успел этого сделать, либо познакомился очень близко с лезвиями человеческих мечей, либо оказался под копытами их боевых коней. Шень повел уцелевших солдат за основной группой вражеских «латников», но те в очередной раз были готовы к такому развитию событий.
Кустарник оказался одной гигантской демонической ловушкой, в которую на полном скаку и ворвались преследователи карабакуру. Ямы с кольями, деревянные рогатки, веревки, растянутые на высоте лошадиного колена — всего этого не было видно среди сплетения колючих ветвей. А еще были стрелы, летящие со всех сторон, и длинные крепкие копья с широкими листовидными наконечниками, которыми карлики орудовали весьма умело, объединившись по трое–четверо.
Последняя надежда покинула Тао Шеня, когда рядом на землю повалился хрипящий конь дзи Лунга. Нога старого воина оказалась придавлена телом лошади и, прежде чем он успел освободиться, «латник» — карабакуру, выскочивший из зарослей, вонзил свой короткий меч точно в человеческое горло, прикрытое лишь полосой дубленой кожи.
Шень одним могучим ударом развалил вражеского воина от плеча до пояса, но это не принесло ему радости и не заглушило внезапную боль потери. Выбора не было, и тайпэн скомандовал отступление. Двое уцелевших сигнальщиков взметнули вверх бамбуковые жерди с закрепленными полотнищами белого цвета.
Остатки императорских всадников сумели вырваться из ловушки и двинулись берегом против течения Мианхэ, опрокинув и разметав несколько групп карликов, пытавшихся преградить им дорогу. Они продолжили бегство в сторону ближайшего брода, не помышляя о том, чтобы перебираться вплавь или возвращаться к оставленному обозу. В его судьбе, и судьбе оставленных там солдат, тайпэн уже не сомневался.
Всего у Тао Шеня осталось теперь лишь половина воинов, большая часть из которых была ранена, и яд карабакуру уже растекался по их жилам, бурля в крови. От манеритов и солдат–прислуги уцелела едва лишь сотня. Гнев, страх и стыд душили молодого полководца. Он потерял значительную часть своего войска, так и не приблизившись ни на шаг к выполнению порученной ему задачи. Не важно, сколько было убито врагов. Это было поражение, и не только из–за хитрости врага, но и из–за собственных ошибок командира. Воля Императора не была исполнена, хаос и террор в западных провинциях лишь усилятся, и жить дальше с пониманием всего этого истинный тайпэн Империи уже не имел права.
Когда–то люди построили в этих краях много храмов в честь своих предков. Потом их потомки забыли об этих местах или просто ушли, оставляя святыни на растерзание ветру, дождю и времени. Среди холмов степных равнин наткнуться на древнее заброшенное строение можно было почти где угодно.
От этого храма в небольшой тенистой низине неподалеку от русла Мианхэ остались лишь глиняные черепки, разбросанные вдоль южного склона, серые плиты фундамента да массивные блоки, некогда служившие основанием стен, а теперь заросшие зеленым мхом и высокой травой.
Старый карабакуру в доспехах манеритского нойона, переделанных под невысокую фигуру, тяжело спустился по каменистой насыпи к развалинам, придерживая рукой изогнутый меч, который сошел бы для человека лишь в качестве длинного кинжала. Отдышавшись, старец зашагал к ожидающей его фигуре.
Годы изукрасили лицо карабакуру сетью морщин и шрамов, и среди них не было тех самых «лучиков», что гнездятся в уголках глаз и губ от множества улыбок. Под железным шлемом уже почти не осталось седых иссушенных волос, а усы и борода давно походили на паутину. Но в глазах этого воина, по–юношески светлых и живых, не было печали прожитых лет. В них пылали лишь решимость и краткая сиюминутная радость.
— Все прошло превосходно! — хриплый каркающий голос звучал почти восторженно. — Три сотни убитых с их стороны, и столько же у нас. И это против таких врагов! Да еще и весь обоз с богатым скарбом и походными шатрами.
Та, к кому были обращены слова старика, хитро улыбнулась, лишь слегка скосив взгляд в его сторону. Ее глаза был очень необычны, и всякий раз притягивали к себе внимание любого, кто пытался вести беседу с этим существом. Странный непривычный разрез, длинные темные ресницы и цвет, похожий на ожившее зеленое пламя — они манили, не обещая ничего, и уже не отпускали жертву, угодившую в иллюзорные силки.
