До поворотного столба я добрался за рекордное время, существенно улучшив свой результат двухнедельной давности. Тогда за мною гналась пара бешеных волков, роняя на дорогу клочья пены. Добежав до столба, я без сил рухнул на траву и перекатился на спину. Уставившись в серое небо, пытался отдышаться. А надо мною висела предостерегающая надпись:
«Диревня Гиблое Болотье». Остарожна, злые ведьмы!
Привароты, отвароты, сглазы и гадания. Скидки. Накидки. Платки пуховыя.
(Очень дешива и очень сирдита!)
Долго отлеживаться я не стал — до города путь неблизкий, успеть бы до темноты. А то ведь места вокруг лихие, недолго и стать ужином какой-нибудь нечисти. Конечно, далеко не каждой твари по зубам ведьмин внук, но испытывать свою удачу мне что-то не очень хотелось.
Отряхнувшись от грязи и прилипших травинок, я зашагал по тропе, ведущей в город. Шел быстро, сразу задав хороший темп, и стараясь не думать о еде. С меня особо не убудет, а если и убудет, так оно только на пользу — итак уже штаны без пояса ношу. Шагал и тихо молился темным богам, чтобы они послали попутный обоз с добрым или наивным возницей, потому что на своих двоих мне никак до темноты не успеть.
К счастью, не все боги были заняты, наблюдая за тем, что сейчас творилось в Гиблом Болотье, и кто-то из них снизошел до моей жалкой персоны: позади раздался скрип колес, и вскоре меня нагнала телега. Я шагал, не оглядываясь, словно кроме меня и дороги больше не было никого на свете. Обычно это хорошо работало, помогло и в тот раз. Обоз поравнялся со мной и остановился.
— Эй, малыш, далеко собрался? — голос окликнувшего меня человека был высокий и мелодичный.
— Надеюсь попасть в город засветло, господин, — повернулся я и уставился на возницу, попытавшись изобразить на своем лице почтительную улыбку и смирение.
Он оказался полным… очень полным мужчиной средних лет, одетым в невообразимо пестрый наряд. На голове у нег было что-то, скорее напоминающее колесо от телеги, чем шляпу, причем ярко-желтого цвета. Остальная же одежда представляла собой такую безумную смесь цветов и узоров, что невозможно было толком разобрать, что именно на нем одето.
— Пешком? И живым? Ха, мне нравится твой оптимизм, малыш.
— Меня зовут Кей.
— Рад знакомству, малыш. Ну а я — Ларгельт Сладкоголосый, бродячий менестрель.
— Простите, господин… э-э-э…
— Ларри, можешь называть меня просто Ларри, малыш.
— Да, Ларри. Так вот — мне уже двадцать два года, и я не малыш? Меня зовут Кей.
— Разумеется! Я постараюсь не называть тебя малышом, малыш…
Он расхохотался и хлопнул меня по плечу, и от этого обычного жеста я весь передернулся, словно по спине проползла гусеница — жирная и волосатая. Такая же, как рука Сладкоголосого.
— Ну что, подвезти? Или ты твердо решил окончить жизнь на зубах голодного зомби?
— Подвинься, менестрель. Только чур никаких песен!
— Задаром? Перебьешься!
Я запрыгнул на телегу и мы отправились в путь. И это были худшие восемь часов в моей жизни! Мне приходилось, стиснув зубы, выслушивать хвастливые истории о славных похождениях менестреля, слушать его гнусавое пение и есть то, что он скромно называл «маленькими кулинарными шедеврами». И, разумеется, называл он меня не иначе, как «малыш».
Я молча терпел, а пальцы мои сплетали из цветных ниток и человеческих волос петельку. Все как положено: скользящая петля, удерживаемая ведьминым узлом, двойной заплет через конский волос и даже немного слюны с недоеденного Сладкоголосым куска хлеба. Противно, а что делать? В нашем ремесле брезгливости и сантиментам не место.
Распрощались мы с господином Гаргельтом у городских ворот. Глядя ему в спину, я затянул свою «петельку», зашептав ее хитрым наговором на больное горло, сроком на две недели. Слишком туго затягивать не стал, чтобы совсем уж его голоса не лишать — посипит немного, и хватит. Жестоко? На моем месте бабушка ему бы и вовсе скрутня подсадила, такого, чтобы даже шевельнуться не мог!
«Отблагодарив» барда за теплую кампанию, я зашагал к городским воротам…
* * *
Город назывался Тенеградом, что как нельзя лучше описывало его внешний вид. Казалось, что все дома, узоры, статуи и даже деревья здесь стояли исключительно для того, чтобы отбрасывать тени. Густые, колышущиеся и довольно таки жутковатые тени, а то и по две по три сразу. Наверное, этот эффект достигался за счет особых фонарей с непрерывно трепещущим внутри них пламенем.
Если долгое время рассматривать причудливые тени, то постепенно привыкаешь к этому непрерывному танцу, и сквозь них начинает проступать сам город. Изломанные и изрезанные тенями фасады превращаются в настоящие архитектурные произведения искусства, обильно украшенные лепными узорами и ажурными решетками на окнах. Обычно на одной и той же улице дома похожи, как братья-близнецы, и лишь желание и фантазия владельца могут придать им некоторую индивидуальность. Разумеется, при помощи архитекторов, скульпторов, кузнецов и художников.
Зато сами улицы и переулки словно соревновались друг с другом в убранстве. Деревья, тротуары и фонари на соседних улицах были совершенно разными, и соответствовали их названию. Даже тот, кто никогда не бывал в Тенеграде ранее, мог с уверенностью сказать, где начинается и где заканчивается та или иная улица: просто оглядевшись вокруг.
— Подайте, Темоликого ради, на пропитание, — затянул гнусаво нищий, бросаясь ко мне из теней.
— Пшла прочь, нежить! Иди работай! — разглядев в просителе зомби, я осенил его знаком Изгнания. Отчаянно взвизгнув, тот бросился наутек.
Ишь ты… Втрое сильнее человека, не нуждается в сне и отдыхе, а попрошайничает! Хорошо еще, что нож к горлу не приставил, тварь — нигде от них проходу нет.
Самый короткий путь лежал через Зеленый переулок, куда я и направился. Признаюсь честно, это место мне было по душе! Вы только представьте себе! Фасады домов утопают в зелени, увешанные вьющимися растениями и ползучими стеблями. Вдоль дороги растут подстриженные вечнозеленые деревья, а с ветвей свисают фонари, дающие удивительно мягкий свет. А под ногами мягко пружинит мох, который заменяет каменные плиты. Словно не покидал родное болото!
Остановившись в тени дерева, я спиною оперся о ствол и закрыл глаза. Запахи и звуки тут же стали резче, отчетливее, восполняя недостаток зрительных ощущений. Этому простому приему меня ему научил Кален, охотник, живущий по соседству с матерью. Он с самых малых лет взял надо мною опеку, и старался заменить отца в те дни, когда я навещал маму. Она говорила, что таким образом Калеб пытался заглушить в своем сердце боль утраты — его жену и щенков убили паладины во время одного из своих набегов в те времена, когда Брешь еще не была заделана… Впрочем, сам оборотень мне никогда об этом не рассказывал.
