Жрица приблизилась. Когда жаркая тень от плавучего диска упала на трудящегося кобольда, маленький гоблиноид хрюкнул от досады и посмотрел вверх. И тут увидев приближающуюся смерть, он замер, словно мышь, попавшаяся в когти хищнику.
Нависнув над обреченным кобольдом, жрица вытащила из-за своего пояса узкий черный жезл и начала тихо говорить нараспев. Из жезла появились крошечные пауки и побежали в направлении своей жертвы, на ходу разрастаясь до размеров человеческой руки. Они скопились вокруг кобольда и быстро опутали его толстой паутиноподобной сетью. Покончив с этим они приступили к еде. Паутина сковывала рот кобольда и приглушала его предсмертные крики. Конвульсии жертвы были недолгими, так как гигантские пауки в одно мгновение высосали все жизненные соки из него. За миг необходимый, чтобы сделать вдох, кобольд превратился в кучу лохмотьев, костей и кожи. По знаку жрицы, солдаты продолжили свое движение вниз по улице, окончательно втоптав эльфийскими сапогами останки кобольда в землю.
Один из солдат нечаянно наступил на паука, затерявшегося среди кучи лохмотьев. Наевшееся животное лопнуло с тошнотворным хлопком, обдав своего убийцу гноем и внутренностями кобольда. К несчастью для этого солдата, в тот момент, когда паук лишился своего обеда и жизни, жрица оглянулась назад. Лицо женщины-дроу исказила ярость.
«Святотатец!» — завопила она, голосом усиливавшимся с помощью магии. Она вытянула палец в направлении солдата и произнесла, — «Привести в исполнение волю Лолт!»
Без промедления, дроу на другой стороне от обреченного солдата вытащил длинные, зазубренные кинжалы. Они достигли своей цели с привычной эффективностью. Еще один клинок мелькнул слева и вспорол живот невезучему дроу; удар справа перерезал ему глотку. За время одного удара сердца жестокая воля была приведена в исполнение. Солдаты продолжили свое движение, оставив тело своего товарища в расплывающейся луже крови.
Лишь непродолжительное затишье напоминало о марше солдат-дроу. Когда они ушли, жители Нарбоделлина вновь вернулись к своим повседневным делам. Ни один из очевидцев не попытался помешать казни. Большинство из них, даже не отреагировали на произошедшее, исключая рабов-кобольдов, которые сразу поспешили вперед со швабрами и бочками, чтобы убрать останки. Мензоберранзан был оплотом Лолт, и здесь ее жрицы были правящей верхушкой. Однако процессия гордой женщины сохранила уважительную дистанцию от черного особняка в конце улицы. Этот дом не был похож на жилища с поверхности, он был устроен в сталактите, природной каменной формации, свисавшей с потолка пещеры, словно огромный черный клык. Никто не осмеливался прикоснуться к камню, покрытому узорами из символов, которые постоянно меняли свои очертания. Любая часть рисунка могла оказаться магической руной, готовой в любой момент извергнуть на неосторожного или неосмотрительного, мощь, содержащуюся в ней.
Сталактитовый особняк был личным убежищем Громфа Баэнре, архимага Мензоберранзана и старшего сына, если и некоронованной, то неоспоримой правительницы города. У Громфа конечно же была своя комната в неприступной крепости Дома Баэнре, но маг обладал сокровищами — и замыслами — которые он предпочитал держать вдалеке от глаз женщин своего рода. Так что время от времени он уединялся в Нарбонделлин, чтобы насладиться своей коллекцией магических предметов, покопаться в своей обширной библиотеке книг с заклинаниями или насладиться обществом своей очередной любовницы.
Возможно самой приятной привилегией его положения, приятней даже наслаждения своими сокровищами и магической силой, была возможность Громфа выбирать себе женщин. В этом матриархальном городе, мужчинам принадлежала определенно зависимая роль, в основном заключавшаяся в служении женщинам. Даже такая весомая фигура как Громф Баэнре должен была с величайшей осторожностью выбирать себе партнерш. Его нынешней любовницей была младшая дочь второстепенного дома. Она обладала потрясающей красотой, но слабыми способностями к магии жрецов. Последнее давало ей низкое положение в городе и значительно возвышало в глазах Громфа. Архимаг Мензоберранзана недолюбливал Паучью Королеву и ее жриц.
Однако здесь, в Нарбонделлин, он забывал о подобных проблемах. Безопасность его особняка обеспечивалась охранными рунами, а уединение его личного рабочего кабинета обеспечивал магический щит. Этот кабинет представлял из себя большую комнату, с высоким куполообразным потолком, вырезанной из черного камня и освещаемой единственной свечой, стоявшей на его столе. Для чувствительных глаз дроу, мягкие отблески огня освещали мрачную пещеру не хуже полуденного солнца. Здесь маг читал свои магические книги из личной библиотеки, которую он пополнял за счет тех, кто пытался соперничать с ним.
Громф был стар, даже по меркам эльфов. Он выжил в течение семи столетий в предательском Мензоберразане, в основном потому, что его талант к магии не уступал его хитрому, расчетливому уму. Он выжил, но его семь столетий были наполнены холодом и страданиями. Его склонность к злу и жестокости обросла легендами даже среди дроу. Однако ничего из этого нельзя было заметить при созерцании мага — благодаря своей могущественной магии он являлся молодым и полным жизни дроу. Его черная кожа была гладкой и блестящей, руки с длинными пальцами — стройными и гибкими. Густые белые волосы светились в полумраке, и его неподвижные глаза — большие, миндалевидные глаза необычно янтарного цвета — были направлены в книгу с заклинаниями.
Углубившись в свои изучения, маг скорее не услышал, а почувствовал, слабый треск, который предупредил его, что кто-то миновал его магический щит. Он оторвал свой взор от книги и направил суровый взгляд в направлении отвлекшего его источника.
К своему ужасу он никого не заметил. Магический щит был нечто большее, чем просто сигнал тревоги, и лишь могущественный маг мог невредимым миновать это невидимое заклинание. Седые, изогнутые брови Громфа неодобрительно сдвинулись, и он приготовившись к битве, протянул руку к одному из смертоносных жезлов, висевших на его поясе.
«Посмотри вниз», — посоветовал нежный, мелодичный голосок; голосок, который звучал так, словно он принадлежал озорному и веселому ребенку.
С недоверием Громф перевел свой взгляд вниз. Там стояла маленькая, улыбающаяся девочка около пяти лет от роду, и это без сомнения был самый прекрасный ребенок которого он когда-либо видел. Она была уменьшенной копией своей матери, которую Громф оставил спать в одной из ближайших комнат. Лицо дитя было худым, а ее эльфийские черты — изысканы и утонченны. На ее плечи спадала копна белых шелковых локонов, контрастируя с ее детской кожей, которая блестела и по виду была похожа на черный атлас. Но больше всего поражали ее широкие, янтарного цвета, глаза, как и у него, в которых читалась смышленость и отсутствие страха. Эти глаза прогнали прочь раздражение Громфа.
