Теперь в парке стоит маленькая деревянная часовня. Раньше ее тут не было. А улица перед парком помнит слишком много крови. Раньше… да, совершенно верно. И ее тут тоже раньше не было.
* * *
Заменить. Щелк-щелк-щелк. И еще раз – щелк. Тишина с пустотой в равных долях. Слова и мысли. Не свои, чужие. Слова и мысли великих. Куда нам до великих. Свое бы донести, не растерять по дороге. И не пропасть. Великие печали. Полная невозможность с кем-то поделиться. Что скажет редактор? Да все ясно, что он скажет. Легко догадаться. «Бред, лишено логики, несовременно… читатель, согласно рейтингам, имеет сейчас совсем другие запросы, он уже устал от этой мрачности… и вообще – рецензия отрицательная. Можете больше не звонить». Даже думать про это пошло… Господи, только не как у всех этих… псевдо-поэтов, псевдо-литераторов… это не «псевдо», и это не роман. Это не статья, не картинка с выставки, не любование собственным «я», не желание навязать свою точку зрения. Это просто очень нужно рассказать. Пока еще есть смысл рассказывать. Потом может стать поздно. Только бы не сказали…
Нет, пока еще не говорили. Еще хорошо будет, если скажут. А ведь бывает и проще – не позвонят, и все дела. Легко и удобно. «И будет карточка пылиться…» Хотя нет, не будет. Снесут все с жесткого диска, освободят место подо что-то более значимое, знакомо узнаваемое… Тоже нет. Еще проще. Скорее всего, просто не станут даже разговаривать. Обидно… «Обижаться – удел горничных». Гумилев. Интересно, что ему говорили?… Нет, впрочем, совсем не интересно. Поток сознания, вечные вопросы… С этим надо заканчивать.
* * *
Горы черновиков с совершенно нечитаемым подчерком. Что-то пошло в окончательный вариант, что-то не пошло. Все равно – нет связности. Обрывки, дым, осенние листья, свет в окнах, грязь и холод, душное лето и трескучий мороз зимы – все вместе. Не отделить. Оно ведь было вместе, как же можно это сделать по-другому?… Разве можно убрать с глаз долой это серое зимнее небо?…
Смешно. Смешно, господа. Вы забыли про то, что есть еще чердаки и подвалы. Помните? В каждом доме есть чердак и подвал. Это аксиома…
Страх почти всегда неоправдан. Это хорошо известно тем, кто его никогда толком не испытывал. Всегда можно потолковать всласть о том, как важно вовремя принять правильное решение, как мудро поступить этак, а вовсе и не так, как поступил кто-то из знакомых. И – венец всему! Новая (и старая, кстати), коронная фраза: умный человек всегда правильно организует жизнь вокруг себя. А что, скажите на милость, организовывать? Если ничего не осталось. Если внезапно ты оказался в пустыне, где нет даже тени… хотя бы намёка на тень.
Символы под пальцами складывались во что-то невообразимое. Ну, Женька, ну, мартышка, придумала шрифт!… Тоже мне, Пикассо… Или ещё кто, похуже. Дали… в смысле тот, который рисовал всяких там то ли лебедей, то ли слонов. Кто-то там кем-то отражался… В общем, та же муть, что и в этом шрифте. Что это за «м» такая? Зачем эта палка спереди? И зачем, Бога ради, нужно было так уродовать клавиатуру – рисовать на ней маркером эти чёртовы закорючки?! И, главное, просит – напечатай мне то-то и то-то, а то мне очень нужно… Для чего?! Чёрт побери…
Стас откинулся перед монитором, закурил. Курил он немного – набрался дури от Сашки, но больше трёх сигарет в день не получалось. И то хорошо. Ему хотелось вылезти из-за машины и пойти на улицу, в тёплый летний полдень. Выпить пивка, похрустеть чипсами, перекинуться парой слов с соседями по подъезду. Но там, на улице, с некоторых пор стало неуютно. С тех пор, как Саша Кормилкин приволок эту чёртову дискету. С досье. Ту самую дискету, которую ему достал Казанцев, да чтоб ему, паразиту… тьфу, право слово. И говорить не хочется. Кто же знал, что с их предками в своё время такое случилось. Да даже и не с предками, а так… седьмая вода на киселе. Да и что, собственно, такого особенного на этой дискете? Только перечень сотрудников какого-то отдела. Даты поступления на службу и даты увольнения. И что? Что, скажите на милость?! Мало ли из-за чего совпала дата увольнения? Может, это была какая-нибудь хитрость того времени. Может, так надо. Октябрь 1967 года. Седьмое октября, если быть точным. Казанцев заинтересовался этими данными только потому, что обнаружил в списке имя Сашкиного отца. Он, Казанцев, постоянно забывал фамилию Стаса. Чего уж говорить про Женьку!…
Всего в списке было семнадцать фамилий. Некоторые – совершенно незнакомые, три – просто свои в доску, остальные… Стас помнил обладателей этих фамилий по детству, глубокому, ещё детсадовскому. Помнил, потому что ходил в ведомственный сад. А потом – перестал. Тётя Даша умерла, и его забрали из этого садика. И стали водить в другой, самый что ни на есть обычный. Фамилии… Самохина Ю.В… Не знаю. Белов В.Г. и Белова В.А… Кто такие? Муж и жена? Может быть… Дальше идут Панов и Фридман. Однако еврей молодец, коли сумел в шестьдесят седьмом пролезть… и не один он лез, кстати. Вот ещё один… палестинец. Айзенштат. Кстати, напротив его фамилии стоит только дата зачисления. Не уволили? Бывает… Викторов… это наш человек, его и уволили со всеми… А почему возле него восклицательный знак? Да и дата другая… ого, однако. Дата смерти – сентябрь 1966 года. Никто не увольнял этого Рема Валерьевича, сам он помер. Про этого человека Стас не помнил ничего. Кто ещё? А, вот и тётя Даша. Ольшанская Д.И. Дарья Игнатьевна. Хорошая была тётя. И лет ей было, кстати, совсем немного – меньше, чем маме. Как Стас сейчас понимал, ей было не больше двадцати пяти. И – на тебе. Всякое с людьми бывает. Список был куцым, коротким и не содержал, по сути, никакой полезной информации. Саша дал его просто так – посмотреть. От нечего делать. Вот только осадок в душе после этого чтения остаётся неважный. К слову сказать, Стас листал этот список уже не впервые. И, хотя раньше хотел его уничтожить, почему-то рука не поднялась. Пожалел. Из-за тёти Дашиной тени пожалел. Зачем, скажите, гробить тётю, если список и половинки листа не занимает? Пусть будет. Ну его…
Стас закрывал ненужные окошки и принюхивался. Кажется, борщ. Точно!
– Стасик, иди кушать! – позвала Женька с кухни. – Суп вкусный остывает!…
– Сейчас, – откликнулся он.
Так… теперь – знакомые, вернее, свои. Первый – Кормилкин В.Л., Сашин отец. Второй – дед Игоря. Что очень интересно само по себе. Игорь, кстати, о своих родственниках предпочитал тактично умалчивать. Надо идти, а то нехорошо получается – Женька волнуется, суп стынет, время идёт.
Стас выключил компьютер и отправился на кухню.
* * *
Всё началось с того, что к Игорю Юрьевичу как-то зашёл совсем молодой парнишка, который жил со следователем в одном подъезде. Отношения у них были чисто соседские, парнишка иногда стрелял у Казанцева сигареты, Игорь Юрьевич интересовался, как у Васи дела в школе, как успехи… в шутку интересовался, конечно, его этот вопрос нисколько не занимал. Так… дружили по обстоятельствам. Но тут Вася пришёл сам, причём без звонка.
