На самом деле в ту ночь Хаким задремал и очнулся лишь, когда лодка уже подплывала к берегу. Даже любопытство сказителя имеет свои пределы.
— Зрелище было — ребятишек пугать; усыпанные огоньками фонарей суда подползали к нашему городу словно пауки из ночного кошмара, прокладывая дорогу к жертве по черному зеркалу моря. Хотя я и слыву храбрецом, честно говоря, в тот момент мне не хотелось быть обнаруженным. Мудрый знает, что темнота слабого укрывает, а сильного изматывает.
Многие в толпе закивали с понимающим видом. Это был Санктуарий, и каждому из слушателей, независимо от общественного положения, частенько приходилось в случае необходимости прятаться в темноте, причем многие делали это гораздо чаще, чем считали нужным в этом сознаться.
— Тем не менее, когда эти люди высадились на берег, и я смог разглядеть, что они не очень отличаются от нас, я вышел из своего укрытия и шагнул им навстречу.
На этот отчаянный поступок Хакима толкнула гремучая смесь из нетерпения, любопытства и винных паров… причем преобладало последнее. Ибо, поскольку сказитель действительно с полудня торчал на своем посту, он старательно вознаграждал себя за терпение вином, которое кто-то оставил без присмотра в прибрежной таверне. Поэтому, когда лодка причалила, его качало больше, чем судно, спустившее ее.
Команда, высадившаяся с лодки, прошагала по пирсу к набережной, но, вместо того, чтобы проследовать в город, люди сбились в плотную кучку и принялись ждать. Время шло, но другие лодки не спешили пристать к берегу. Похоже, этот авангард ожидал, когда к нему выйдет делегация из города. Если это было действительно так, подумал Хаким, им придется прождать до рассвета.
— Вам следует пройти во Дворец! — крикнул он не раздумывая.
При звуке его голоса вся команда повернулась и уставилась на него своими стеклянными глазами.
— Дворец! Идти во Дворец! — повторил Хаким, не обращая внимание на покалывание в затылке.
— Хаким! — одна из темных фигур жестом поманила его подойти поближе. Какие бы опасности не рисовала ему богатая фантазия относительно этой встречи, меньше всего он ожидал, что его окликнут по имени.
Почти против воли, ноги сами нетвердо понесли сказителя к чужестранцам.
— И первый, кого я увидел, был тот, кого я увидеть совсем не ожидал, — признался Хаким слушателям. — Это был ни кто иной, как наш Хорт, которого все мы считали погибшим в море вместе с отцом. Скажу только, что я был потрясен, обнаружив его среди живых, да еще в компании захватчиков.
— Ну, сейчас-то вы все уже не только имели возможность увидеть бейсибцев, но и успели привыкнуть к их странной наружности. А первой встречи с ними на пустынной пристани, как это случилось со мной, было достаточно, чтобы повергнуть в панику сильного мужчину… а я далеко не силен. Руки держащие фонари, были чем-то оплетены, словно люди шли по дну морскому, а не плыли по волнам. Рукоятки мечей, торчащие из-за спин воинов, я приметил издалека, но вот чего я не разглядел сразу — так это их глаза. Эти темные немигающие глаза, в глубине которых отражался свет фонарей, убедили меня в том, что они набросятся на меня, как стая зверей, если я выкажу малейшие признаки страха. Даже сейчас, при свете дня, эти глаза могут…
— Хаким! — Сказителю было приятно заметить, что не он один вздрогнул от внезапного окрика. Он еще не потерял хватки, заставляющей аудиторию полностью погрузиться в историю. Все они забыли о сверкающем утре и стояли сейчас вместе с ним на освещенном фонарями пирсе.
Но тут же вслед за гордостью, захлестывая ее, возникла волна гнева от того, что его прервали на середине. И взгляд, который он кинул на невежу, был далеко не дружественным.
Это Хорт, сопровождаемый двумя бейсибскими воинами. На мгновение Хакима охватило мистическое чувство, словно юноша шагнул в жизнь прямо из его рассказа.
— Хаким! Я пришел за тобой. Сама Бейса желает тебя видеть.
— Ей придется подождать, — заявил сказитель, не обращая внимания на ропот публики. — Я дошел только до середины рассказа.
— Это важно, — настаивал Хорт, — она хочет предложить тебе должность при дворе.
— Нет, ты не понимаешь, — отрезал Хаким, раздуваясь от гнева и не делая ни малейшего движения, чтобы подняться на ноги. — У меня уже есть работа… и будет до тех пор, пока я не закончу свой рассказ. Эти добрые люди поручили мне развлекать их, и я намерен выполнить это желание вплоть до полного удовлетворения. Тебе и твоим пучеглазым дружкам придется немного подождать.
С этими словами Хаким повернулся к своей аудитории, игнорируя недовольство Хорта. И было совсем неважно, что на самом деле ему вовсе не хотелось продолжать рассказ, так же как и то, что служба у главы бейсибского правительства в изгнании будет, несомненно, очень доходной. Любой сказитель, а тем более, лучший сказитель Санктуария, никогда не нарушит свой профессиональный долг и не прервет историю на середине, какими бы заманчивыми не выглядели контрпредложения.
Давно прошли те времена, когда его можно было сбить с толку парой монет. Гордость старого сказителя росла вместе с его достатком, а Лик Хаоса влиял на Хакима не меньше, чем на любого другого гражданина Санктуария.
Джанет МОРРИС
ВЫСОКАЯ ЛУНА
К югу от Караванной Площади и моста через реку Белая Лошадь поселилась ведьма-нисибиси. Она выбрала эту уединенную усадьбу — трехэтажное «главное здание» с флигелями — не столько из-за того, что ее земельные угодья простирались до самого берега реки (которая скроет в своих водах любую тайну), сколько из-за близости к складам Набережной, зоне ее деловых интересов, а также к Площади, на которую ее караванщик мог наведываться в любое время, не вызывая подозрений.
Караван служил прикрытием ее незаконной деятельности. Наркотики и различные товары, которые она контрабандой ввозила в город и распространяла в кварталах Подветренной, налаживая отношения с определенными слоями местного населения, нужны были колдунье не больше, чем это пришедшее в упадок поместье. Вся эта деятельность служила для отвода глаз, как меньшее преступление, которое смогут предъявить ей в случае, если ранканская полиция или пасынки маршала Темпуса (ударный отряд наемников) выйдут на след ее подручных и притянут Роксану к суду.
В последнее время ей очень докучала парочка пасынков. И Джагат — ее главный разведчик — был весьма обеспокоен этим. Даже их илсигский связной, невозмутимый Ластел, проживший более десяти лет в Санктуарии (этой помойной яме Ранканской Империи, куда стекались всевозможные отбросы) и умудрившийся все это время прятать свою истинную сущность под маской хозяина таверны в Лабиринте, — даже он был не на шутку встревожен тем вниманием, которое уделяла ей эта парочка.
