Пока баронет с виконтом вели нас через сад к дому, я тихонечко спросил Диджея, летящего над моим плечом, действительно ли Влад испытывал радость от нашего знакомства, или имело место какое-то иное чувство. Здесь следует заметить, что в вопросах эмоций брауни (или, точнее, тех существ, что я называю брауни) вокруг пальца не провести, поскольку эмоциями они питаются. Диджей так же тихо мне ответил, что гувернер не просто обрадовался, он был буквально в восторге. Не понимаю… Почему Влада так осчастливил мой титул?
У парадного входа, облокотившись об одну из колонн и скрестив руки на груди, нас встречал очередной человек в черном – обладатель темных прилизанных волос, тоненьких усиков и высокомерного взгляда. Именно так я себе представляю альфонсов.
Влад вскинул руки в приветствии и воскликнул:
– Бертольд! Смотри, кого мы с Реджи привели!
Я хмыкнул. Бертольд… Еще одно имечко с претензиями. Видимо, у них, у аристократов так принято. Альфонс выразительно оглядел меня с ног до головы, выразительно задержал взгляд на измазанных брюках, выразительно нахмурился, увидев мою разбитую губу, и выразительно посмотрел на Влада, давая понять, что ему не терпится узнать – а кого это, собственно, они с Реджи привели?
Гувернер не замедлил пояснить.
– Это Бертольд, управляющий. А это барон Сомверстоунский, наш уважаемый гость.
Альфонс, оказавшийся управляющим, удивленно вскинул брови и недоверчиво посмотрел на меня. Видимо, он представлял себе баронов несколько иначе. Я, признаться, не могу его в этом винить.
– Барон? Сомверстоунский? – переспросил Бертольд без доверия в голосе.
Терпеть не могу, когда мне не верят! Особенно, если я вру. Мне захотелось сделать реверанс, но я решил, что это уже будет перебор, и просто кивнул.
– Англия? – спросил управляющий.
– Уэльс, – на всякий случай решил я.
– На гербе, случайно, не три розы со щитом и оленем? – продолжал допытываться Бертольд.
Ха! Расчет на лоха!
– Нет, что вы! – воскликнул я. – Два копья с ласточкой и кроликом.
Я сказал это таким тоном, как нечто само собой разумеющееся – кто же не знает старину барона Сомверстоунского! Этот типчик определенно не верил, что я дворянин. Ну и пожалуйста! Тогда я тоже не буду верить, что он управляющий, тем более, что выглядит он как натуральный альфонс. Кстати, знаете, к чему в конечном итоге меня приводят ассоциации со словом "альфонс"? Хотя нет, не кстати.
Бертольд произвел очередную передислокацию своих бровей, на этот раз иронически приподняв левую.
– Откровенно говоря, никогда не слышал, – признал он. – Думаю, не ошибусь, если предположу, что ваш род принадлежит к обедневшим?
– Я бы даже сказал, к обнищавшим, – горько вздохнул я, припомнив состояние своего банковского счета.
– Позвольте полюбопытствовать, а как вы оказались в наших краях?
Я думаю, вам будет не трудно догадаться, что я ответил.
– Волею судеб!
– Что ж, очень рад познакомиться, – наконец произнес Бертольд, выдержав паузу.
Вот так-то лучше.
– Мне тоже очень приятно, – сказал я, и полагаю, с той же искренностью, что и он.
Ознаменовав таким образом временное перемирие с управляющим, я вошел в дом вслед за баронетом и виконтом.
Внутреннее убранство дома поражало роскошью. Точнее, поражало бы кого-нибудь другого, но только не меня. Тут главное не путать роскошь с уютом. На мой взгляд то, что принято называть роскошью, на самом деле является просто нагромождением всякого хлама, ненужных вещей и амбиций, а также чьих-то настойчивых заверений, что обладание неким продуктом материальной культуры или, скажем, породистым скакуном делает вас круче, выше, толще. Фигня… Я уже не говорю о том, что роскошь требует за собой ухаживания и постоянных капиталовложений. Так что, если вы услышите, как какой-нибудь богатенький буратино бьется головой о стенку с криками, что он разорен, не спешите ему сочувствовать – вполне вероятно, это означает следующее: ему придется перебраться из пятиэтажного особняка в трехэтажный, его сынок будет вынужден пару раз в год выходить на работу, а заботиться о шести арабских скакунах отныне будут не четыре конюха, а только три.
Что меня заинтересовало больше этого показного великолепия, так это развешанные на стенах картины. Особенно много было портретов с разными мрачными и бледными дамами и господами – по всей видимости, здесь представлены многочисленные предки сегодняшних Фам Пиреску.
Меня провели в просторную гостиную, где на софе удобно расположилась полукрасивая девушка с мечтательным взглядом и с книгой в руках. Полукрасивыми я называю женщин с красивыми фигурами и некрасивыми лицами. Или наоборот. Девушка на софе относилась к первому виду. Совершенно невзрачное лицо, но очень убедительная фигурка, а ножки вполне могли претендовать на место в заключительном звене большинства моих ассоциаций. Так что из постели я бы ее не выгнал.
Я кинул взгляд на книжку – это оказался томик сонетов. Обалдеть! Аристократическая девушка с мечтательным взором, читающая сонеты! Готов поклясться, основным занятием в ее жизни является ожидание прекрасного принца.
Полукрасавица принялась заинтересованно меня разглядывать, и я обрадовался, что притворился всего лишь бароном – оказаться ее принцем в мои планы не входило.
– А это Гертруда, старшая дочь графини Фам Пиреску. Гертруда, перед вами наш почетный гость, барон Сомверстоунский, – представил нас Влад.
Вот как. Гертруда… А чему, собственно, удивляться! Раз уж Реджинальд Бартоломео, Влад Максимилиан, Бертольд и Розамунда Адриана, то почему бы и не Гертруда! Логика не нарушена. Но тогда и мне, в конце концов, требуется имя позвучней и позаковыристей. Что-нибудь этакое. О!
– Фредерик, – представился я.
Да! Что надо! Но этого мало.
– Фредерик Лукреций Сомверстоунский. Но вы, – я улыбнулся (улыбка номер 2: адресуется только дамам – они поймут), – можете называть меня просто сэр Фредерик. И даже проще – Фредди.
Краем глаза я заметил, что Диджей машет мне руками, вытягивает губы в трубочку и делает страшные глаза. Ах, да! Как же я сам-то забыл! Церемония представления не закончена. Я склонился перед Гертрудой и поцеловал ее руку. Теперь церемония закончена. В глазах девушки загорелся настороживший меня огонек. Она улыбнулась и хотела уже что-то сказать, но тут ее взгляд упал на мою рассеченную губу. Девушка ахнула, прижала ладони к щекам и с ужасом воскликнула:
– Боже мой! Вы ранены!
В душе я умилился. До чего же чудесное создание! Интересно, что будет, если при ней уколоть палец? До крови! Вызовет скорую? Упадет в обморок? Не исключено. Честное слово, я растроган.
