Брошенный исподтишка кинжал свистнул у самого уха, чуть не отправив меня к праотцам.
Ах ты, собака шелудивая, мало мы по твоей вине пострадали? Не мог другого места для встречи подыскать?
Влажный хруст, и агент его величества сполз на пол к другим холодным телам.
Табуреткой по голове одному, мечом в сердце другому, блок, уход в сторону. Выпад.
Скотина красноглазая, чуть не достал!
Удар, еще удар. Кровосос поскользнулся в луже крови, и пока выпрямлялся, мой меч пронзил его сердце.
Все. Кажется все.
Последним в очереди на упокоение оказался старик. Я выдрал из его рук мальчишку, снес уродцу голову и пошел к выходу.
Уже на пороге я оглянулся. Поломанная в драке мебель, обезглавленные трупы, лужи густеющей крови. Разруха и смерть — вот что осталось на месте когда то гостеприимного постоялого двора.
Надо сжечь это змеиное гнездо, пусть костер станет огненным реквием по моим павшим товарищам!
Поставив в стороне ребенка, смотревшего на меня широко распахнутыми глазами, я облил с четырех сторон дом маслом, выудил горящее поленце из очага и с мрачным удовлетворением посмотрел на занявшееся дерево.
Меч в ножны убирать не стал, мало ли кто мог еще скрываться в недрах дома.
Я стоял, смотрел на поднявшееся до небес пламя и думал о том, что неплохо было бы хоть раз увидеть себя глазами моих врагов. Должен же я все-таки знать, в какое чудовище превращаюсь!
Зеркала мне в этом простом деле помочь не могли — они разлетались в стеклянное крошево при малейшей попытке в них заглянуть в измененном теле, а в воде я не отражался.
К тому же изменения случались лишь в опасные моменты, когда речь шла о спасении моей драгоценной шкуры, и на ощупывание времени не было. А разглядывание не помогло бы — те части тела, что были доступны взгляду, видимым изменениям не подвергались.
Прошло уже довольно лет со времен первого преображения, а страшный облик так и остался загадкой, ведь превращаться по собственному желанию я пока не умел — таившееся чудище отзывалось только, когда грозила смерть или… Ну, о втором варианте, попозже.
Зато за мной прочно укрепилась слава жестокого, непревзойденного мастера по выполнению самых зубодробительных поручений его величества. Слава мастера-одиночки, потому что в подобных вылазках кроме меня никто не выживал. Правда половина из тех страшных слухов, что гуляли обо мне, были, как это водится, откровенным враньем, выдумкой обывателей, что так любят пугать друг друга, сидя у уютного очага. Правду же знал только я и ни с кем ею не делился, даже со свои нанимателем, точнее — особенно с ним!
Постепенно пришлось совсем отказаться от напарников, но на этот раз мне навязали дюжину бравых бойцов, мотивируя это передачей опыта и сложностью поручения.
Жар от огня заставил сделать несколько шагов назад.
Весна в этом году выдалась сухая, и дом моментально утонул в жарко гудящем пламени. У стоявшей рядом яблони почернели и скрутились листья, задымился, а потом затлел ствол.
Вот и не стало ловушки-пристанища на перекрестке дорог.
Провалившаяся крыша подняла в небо вихрь искр, которые поплыли в ночном небе подобно огненному рою.
Я отсалютовал мечом братской могиле.
Что и говорить, поделился опытом.
Потом подобрал молчащего мальчишку и сказал ему:
— Надеюсь, ты стоишь гибели двенадцати хороших людей!
Мне очень хотелось знать, за каким… За какой надобностью потребовался сюзерену этот сопляк?
Нам предстояло тащиться добрых десять верст до ближайшего городка. Ребенок крепко обхватил руками мою шею и кажется, прилаживался заснуть.
До меня запоздало дошла одна интересная вещь… Этот мальчуган меня не боялся!
Он видел, в кого я превратился и все равно не боялся?!
Эх, жалко говорить не умеет, немтырь.
Перехватив малыша поудобнее и бросив последний взгляд на догорающий остов дома, я уверенно зашагал по дороге.
Может, повезет, наткнусь на купцов с телегами, тех, кто еще вчера обогнали нас на дороге.
Я успел отшагать версты четыре, когда ребенок проснулся и стал дергаться в руках, пытаясь сползти вниз.
Хочешь идти сам? Да, пожалуйста! Я был только за: у меня к этому времени совсем рука затекла.
Но малец замер на месте, молча, глядя прозрачными серыми глазами, потом задрал рубашонку и уставился на шнурок штанов.
Твою мать! Надо же, попал, называется в няньки на старости лет!
Правда, про старость, это преувеличение — в прошлом году мне исполнилось тридцать два года. Но за это время еще ни разу не приходилось иметь дело с детьми, бог миловал. А сейчас, видно, он решил восполнить этот пробел.
Тихо скрипнув зубами, я развязал веревку, спустил штаны вниз и обреченно выругался.
Девчонка! Значит, о спокойной дороге можно забыть, обязательно случится какая-нибудь гадость! Проверено.
С женщинами мои отношения не складывались. Никак.
Парень я не хуже других, а в некотором смысле даже лучше, но паскуда-жизнь приготовила еще один сюрприз, обрекавший на одиночество.
Дело в том, что чудовище просыпалось не только в момент великой опасности, а и… ну, сами понимаете еще когда.
Самая первая женщина, легкомысленная деревенская вдовушка, умерла подо мной от разрыва сердца. Страх оказался для нее слишком велик.
Довольно долго я обходил противоположный пол стороной, лишь через несколько лет решившись на вторую попытку. И почти с тем же успехом.
Нервы продажной женщины оказались крепче, поэтому проститутка просто сошла с ума, но поверьте, это небольшое утешение!
А потом был длинный период полного одиночества, за это время я успел стать разящей десницей нашего королька и заработать целое состояние.
Не то чтобы я не привлекательный, нет, поклонницы имелись и не одна.
Придворные дамы смотрели на меня с обольстительными улыбками, нарезая вокруг широкие круги. У одних вызывал интерес мой кошелек, у вторых — внешность, у третьих — возможность чужими руками вытащить жар из огня. Последние преобладали.
Меня сильно коробили откровенные корысть и жадность, поэтому вел я себя с знатными потаскушками соответственно, то есть как последняя скотина. В конце концов, они отстали, отомстив весьма нелицеприятными слухами.
Прошло еще несколько лет, и я наконец разыскал ту единственную, что не вызывала отвращения и которой не грозило умереть во время секса от испуга — девушка была слепая.
Она не любила меня, как и остальные, и лежа в объятьях, дергалась от отвращения — видно на ощупь я тоже был не совсем человек. Но она нуждалась в деньгах и защите, а это именно те вещи, которые легко можно дать. Так мы и держались друг друга, поддерживаемые молчаливым одобрением практичной матери девушки.
