Колдовство — дар божественный? Знак всевышней благодати? Настоятельница задрожала. Если лорнгельды поверят в такие вещи, то могут стать поистине опасны.
А их и без этого есть за что бояться.
Мария-Елена и сестра Эдвина остановились перед обитой железом дубовой дверью в стене из песчаника. Смех и пение утихли, сменившись зловещей, почти осязаемой тишиной.
— Его величество полностью уверен, что она лишена чар? — проговорила Эдвина, нарушив молчание.
Сестра тревожно ломала пальцы так, что они хрустели.
— Сколько раз мы говорили на эту тему? — мягко упрекнула настоятельница. — У короля нет ни тени сомнения. Чародей, наложивший на Атайю заклинание блокировки, сказал королю, что снять его можно только таким же путем. И сделать это могут лишь несколько магов. Поскольку тот чародей уже мертв, то Атайя в безопасности.
И мы тоже, подумала Мария-Елена. В записях монастыря числилось, что Атайя приехала сюда по собственному желанию (заключение в обители запрещено каноническим правом), но настоятельница, Эдвина, Катрин и любая монашка Святого Джиллиана знали, что принцесса такая же узница, как любая из бедняг, что гниют в темнице под замком короля в Делфархаме. Атайя находилась здесь не для искупления грехов, в чем король Дарэк хотел убедить народ, а в наказание за неповиновение. Его величество пожелал, чтобы она отреклась от своей веры в божественность магии, в противном случае ее ждала смерть на костре. Когда же он привез ее на площадь города Кайбурна — прямо в сердце ее ребяческого бунта, — Атайя удивила собравшихся там людей: вместо того чтобы исполнить королевскую волю, она последний раз попыталась навязать им свое пагубное учение. Дарэк не захотел делать из нее святую мученицу и потому упрятал в стенах монастыря, где сестре суждено было провести оставшуюся часть жизни, размышляя об ошибочности своих убеждений в колдовстве и моля Бога о прощении.
Столь далеко Атайя еще не заходила, и настоятельница теряла терпение.
— Посмотрим, правда ли ее высочество так несносна, как говорит Катрин, — с напускной беспечностью проговорила Мария-Елена.
Сестра Эдвина спряталась за спину настоятельницы, которая глубоко вдохнула для уверенности, сняла засов и толкнула дверь.
Она не успела сделать и шагу, как в ужасе отпрянула, ахнула, закрыв ладонью рот. В комнате был полный разгром: кавардак, устроенный бесом в заточении, которому хотелось вырваться наружу.
Пол выстилал ковер из глиняных осколков. Среди битых тарелок и чашек лежала метла, брошенная здесь сестрой Катрин. В открытых окнах выл ветер, швыряя по комнате вещи принцессы, будто обломки кораблекрушения. Бумажные листы кружились над головой настоятельницы, точно осенние листья, падали на пол и взмывали вверх с новым порывом ветра. Постельное белье сбилось в кучу, из упавшего кувшина вытекло вино, образовав на каменном полу темно-красную лужу, которая загустела и напоминала кровь.
На фоне этого беспорядка узница выглядела еще ужасней.
Атайя Трелэйн, единственная дочь покойного короля Кельвина и сестра царствующего короля Дарэка, стояла около распахнутого окна, словно пыталась задержать ветер усилием воли. Она приняла вызывающую позу: ноги широко расставлены, голова закинута вверх, руки сложены на груди, словно прижимая драгоценный подарок на долгую память.
Несмотря на уверенность осанки, Атайя выглядела ужасающе слабой. Кожа белая, как мука, платье, которое три месяца назад сидело по фигуре, теперь болталось. Ветер подхватывал складки и злобно бил ими по рукам и лодыжкам. Туго заплетенные волосы растрепались, тонкая коса спускалась по спине, словно истертая веревка, выбившиеся локоны прилипли к лицу. Только в глазах проступала сила, но какая-то странная, неземная. Губы почти улыбались, шепча заклинание — для чего или для кого, Мария-Елена не решалась и предположить.
— Да хранят нас святые на небесах, — дрожащим голосом сказала Эдвина, вцепившись в рукав настоятельницы. — Она… сошла с ума.
Мария-Елена не знала, что возразить. Нервы Атайи расшатались, и проку от них было не больше, чем от глиняных осколков под ногами.
— Ваше высочество?
Не обращая внимания на то, что ее уединение прервали, или не осознавая этого, Атайя не откликалась. Губы продолжали двигаться в заклинании, никак не в молитве.
Настоятельница прошла к открытому окну, сторонясь принцессы, взглянула вниз и нахмурилась: обросшие сорняками камни были усыпаны щепками. Злобно сложив губы, она посмотрела на Атайю, словно ей хотелось, чтобы девушка сама выбросилась туда вместо посуды, но тут же раскаялась в своей грешной мысли.
Мария-Елена уперлась руками в бока; поведение принцессы совсем ее обескуражило, однако настоятельница не хотела показать слабость.
— Вам не принесут еще один завтрак, ваше высочество. К обеду проголодаетесь.
Атайя посмотрела на настоятельницу, словно видела ее насквозь. Затем обошла преграду и стала бездумно наблюдать за пеной волн, разбивавшихся о берег.
— Мы будем вынуждены связать вас, если вы не прекратите бросать тарелки и чашки из окна. И в сестру Катрин, — раздраженно добавила настоятельница.
Атайя снова промолчала. Продолжая смотреть на волны, она довольно улыбнулась, словно услышала от них заветные слова.
— Кредони, лорд первого Совета, — живо ответила Атайя, подобрала юбку серого платья и затанцевала, словно под музыку. — Сидра, лорд второго…
— Ваше высочество? — как можно громче произнесла настоятельница.
Атайя наконец заметила, что не одна, и замолчала.
Мария-Елена хотела сказать что-то еще, но ткань плата ударила ее по лицу от сильного дуновения ветра. Атайя радостно засмеялась, настоятельница недовольно забурчала что-то под нос, устремив взгляд в открытое окно, словно хотела отругать ветер за отсутствие манер. Затем увидела, как быстро темнеет небо, и нахмурила брови. Меньше часа назад была видна линия берега острова Саре, а теперь его по всему горизонту загородили тяжелые серые тучи. Заметно похолодало, зеленоватые отблески на западе предвещали бурю — нередкое природное явление для северо-востока Кайта в августе, однако довольно опасное.
— Позвольте мне закрыть ставни, — сказала настоятельница примирительным тоном, словно пыталась успокоить расплакавшегося ребенка. — Скоро будет буря.
Она едва успела прикоснуться к ставням, как Атайя распахнула их настежь.
— Нет! — крикнула принцесса, оскалив зубы. — Ветер говорит со мной своими завываниями. Он напоминает мне, что я жива.
Настоятельница открыла рот возразить, но тотчас захлопнула его, уловив кровожадный взгляд Атайи. Упорством тут не поможешь. Отступив два шага назад, Мария-Елена спрятала руки в рукава и внимательно посмотрела на девушку. Ей стало страшно. В такие моменты невозможно было предугадать, как поведет себя принцесса: любое слово, жест могли оказаться вспышкой молнии без предупредительного раската грома, без намека, разразится ли шторм или успокоится.
