— Я так счастлива, сынок, — проговорила она, утирая слезы. — Я никогда по-настоящему не верила, что ты погиб. Теперь есть надежда, что и другие, кто ушел вслед за тобой…
— Нет! — чересчур уж резко перебил ее я, мучительно гадая, где она сейчас, есть ли в комнате с ней кто-то еще, а если есть, то кто. Будь это отец, он бы давно присоединился к нашему разговору. — Никакой надежды нет. Чудес дважды к ряду не бывает — а то, что я остался в живых, чудо из чудес. Даже если бы за мной последовало несколько десятков тысяч, а не несколько десятков человек…
— Их было несколько сотен, — уточнила Юнона. — Четыреста с небольшим.
— Ого! — сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди этих безвинно загубленных душ было моих знакомых. — Но все равно вероятность до ничтожного мала. Между Экватором и Истоками лежит не просто бесконечность, их разделяет сущий ад. Наверняка они все погибли.
— А ты…
— Я родился в рубашке. У меня был один шанс из миллиарда, и я использовал его. Мне неслыханно повезло, но я никому не советовал бы испытывать судьбу, повторяя мою попытку. Это равнозначно самоубийству.
— Но… А как же ты вернешься?
Я загадочно улыбнулся.
— За меня не беспокойся. Я — случай особый.
В глазах Юноны вспыхнули огоньки.
— Так ты нашел Источник?!
Я поднял палец и поднес его к своим губам.
— Об этом позже, мама. При личной встрече.
— Да, да, конечно, — сказала Юнона, бросила быстрый взгляд куда-то в сторону и с легким вздохом добавила: — А знаешь, мы уже решили, что никаких Срединных миров и Истоков Формирующих не существует, что Враг придумал все это единственно для того, чтобы погубить самую деятельную и неугомонную часть нашей молодежи.
— Одно не исключает другого, — заметил я. — Весьма вероятно, что он имел и это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.
— Твой отец был такого же мнения, — сказала мать. — Он настаивал на возобновлении Рагнарека, считая, что этим Враг нарушил Договор, однако главы большинства Домов не согласились с его доводами.
Наверно, я еще не полностью оправился от двойного потрясения, связанного с возвращением памяти и купанием в Источнике. Я опять тормознул и далеко не сразу осмыслил услышанное. А потом…
— Был!!! — ошарашенно воскликнул я. — Он БЫЛ?!
Юнона сдержанно кивнула.
— Да, Артур. Твой отец умер одиннадцать лет назад.
Несколько секунд я переваривал это известие. Я не любил своего отца, короля Утера, и не был привязан к нему. Для меня он был слишком идеален, слишком совершенен, чтобы я мог питать к нему какие-либо теплые чувства. Мыслями он постоянно витал в заоблачных высях и был не от мира сего, больше похожий на символ, на знамя, чем на живого человека. Утера называли последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и последовательным противником Хаоса во всем Экваторе; его уважали, им восхищались, ему поклонялись и в то же время побаивались его. Я всегда гордился тем, что он мой отец, но вспоминал о нем в основном лишь тогда, когда мне нужно было назвать свое полное имя…
И вдруг мне стало больно. Не знаю, почему. Психоаналитик сказал бы, что дело здесь вовсе не в отце, а в матери, и, возможно, он был бы прав. Во всяком случае, теперь я не хотел увидеть комнату за спиной Юноны и еще больше не хотел увидеть того, кто в этой комнате находился. К такому повороту событий я не был готов.
А еще… А еще… Сердце мое замерло и, казалось, остановилось. Ведь это еще не все!..
— Мама, — скороговоркой выпалил я. — Что с Дианой?
Судя по ее виду, Юнона ожидала этого вопроса. Ровным, бесцветным, лишенным всякого выражения голосом она ответила:
— Диана ушла вслед за тобой, Артур. Она отправилась искать тебя, и с тех пор о ней ничего не известно. Мне очень жаль, сынок, я…
То, что я сделал в следующий момент, было вопиющим нарушением всех правил пристойности. Кто-то, невидимый мне, тот, кто находился вместе с Юноной в ее спальне, наверняка счел меня невежей и грубияном. Ну и пусть! Я прервал связь и наглухо заблокировался от любых попыток контакта со мной с чьей бы то ни было стороны. Я не стыдился своих слез радости, но я не мог позволить себе зарыдать от горя и отчаяния в присутствии посторонних, даже в присутствии матери, не говоря уж о том «ком-то». Я не хотел, чтобы меня жалели, чтобы мне сочувствовали, чтобы меня утешали.
Я встал со стула, отошел от зеркала и бухнулся ничком на постель. Меня душили слезы, но внезапно я обнаружил, что не могу плакать. Боль, пронзившая меня, оказалась такой острой и жгучей, что высушила мои глаза. Я лежал на своей кровати в полном оцепенении, и единственное, чего я желал, так это собственной смерти. Я хотел соединиться с Дианой в вечности…
Да, в вечности. По натуре своей я всегда был оптимистом — но всегда в разумных пределах. Со всей мучительной ясностью я понимал, что если Диана пошла вслед за мной, то ее уже нет в живых. Мое чудесное спасение противоречило здравому смыслу и логике вещей, и я поверил в него только потому, что был поставлен перед фактом — я мыслю, следовательно существую. Но было бы попросту глупо тешить себя надеждой, что подобное чудо могло повториться с Дианой. Против нее были все законы вероятности, все до единого… Нет! Все — кроме одного!
Робкий огонек надежды зажегся в моем сердце. На моей стороне был самый иррациональный из законов вселенной — закон подлости, известный также под законом бутерброда, который всегда падает на пол намазанной стороной. Ведь я любил Диану, по-настоящему любил ее, но потом потерял память и влюбился в Дейрдру, а когда вновь обрел себя, то обнаружил, что люблю их обеих одинаково сильно. Весть об исчезновении Дианы, фактически о ее гибели, принесла мне невыразимые страдания, но ее смерть была бы слишком простым, слишком банальным выходом из сложившейся ситуации. Так обычно происходит в дешевых мелодрамах, где законы жанра требуют, чтобы в случае любовного треугольника один из его углов, третий лишний, должен либо оказаться негодяем, либо под конец умереть. И тогда герой обретает счастье с уцелевшей героиней, они живут в любви и согласии, рожают умных и красивых детей — ну, и все прочее в том же духе, о чем писать неинтересно, а читать скучно. По этой причине все сентиментальные романы и пьесы о чистой и возвышенной любви заканчиваются, как только становится слышен звон свадебных колоколов. Тернии пройдены, дальнейший путь усыпан розами, точка, конец.
Я обратился к богу (если он есть) со страстной мольбой, чтобы жизнь моя не была похожа на дешевую мелодраму. Я не знал, что буду делать потом — если моя дикая, безумная надежда станет явью, — скорее всего, буду глубоко несчастен, разрываясь между Дианой и Дейрдрой, и сумма моих мук во много крат превысит мои теперешние страдания, но я готов был без колебания заплатить такую цену за жизнь любимой.
