Краем глаза ухватив сбоку движение, волк плавно переместился за спину Старшего. Прикрывая.
С толстой ветки бесшумно перетек на землю длинный гибкий. Сквозь чехол рысьей шкуры блеснул булат доспеха. Легкие как пух, шелковистые волосы удерживает широкий ребристый стальной обруч. Гибкий уселся на ногу, упер вторую стопой в землю, аккуратно устроил на колене длиннопалые кисти, утвердил на них подбородок. Глянул широко распахнутыми зеленоватыми глазами на Старшего.
— Правда же они скучны, — спросил тихим ровным голосом. — Я так давно их растил. А зацепить тебя не смогли.
Мечей на нем видно не было, но от мягко растекшегося в ленивой расслабленности тела веяло готовностью немедленной атаки. Опасностью.
— Даже стыдно, — он замолчал, глядя на Гравольфа.
Тот спокойно вытер лезвие меча о подол рубахи первого из павших. Убрал оружие в заплечные ножны. Легко вырвал копье. Тело убитого приподнялось от рывка и, разбрызгивая кровь, шлепнулось обратно в вязкую алую лужу, которую не мог впитать даже мягкий травяной ковер. Весьма не равнодушный к таким подношениям. Старший задумчиво воткнул в него копье, счищая кровь. Внимательно осмотрел лезвие. Ловкая сталь даже не зазубрилась. И наконец разглядел, что опять не один.
— Какая встреча, Эль Гато, — негромко обрадовался. — Что это тебя на Север занесло? Или выгнали? Не сам ушел?
— Ты знаешь, как трудно меня выгнать, — оскалился гибкий и добавил, как плюнул, — Старший.
— Трудно не значит не можно.
Ладонь Эль Гато цапнула голенище высокого сапога. Взвизгнул от боли рассеченный воздух и, уставившись на Гравольфа острым жалом, яростно задрожал длинный тонкий клинок. В ответ блеснул синевой широкий как меч наконечник копья. Опять голодный. Быстрой змейкой спрятался меч в норку голенища.
— Я не драться пришел, — притушил ярость в глазах гибкий. — Поговорить.
— Затем и свору свою спустил? — улыбка того, кого называли Старшим, весьма напоминала оскал волка. В глазах вдруг мелькнуло понимание. — Тебя ведь попросили передать мне приглашение. Так?
— И что с того? — пружиной взвился он на ноги. — Это достойные люди.
— В твоих устах это странно звучит, Эль Гато. Люди — и вдруг достойные. Могу напомнить. Память у меня хорошая.
— Люди разные бывают.
— Отцы, например.
— Да, отцы, — с вызовом отозвался гибкий.
Гравольф задумчиво рассматривал синеватый металл копейного наконечника.
Волк никак не мог понять. Кто те, с кем разговаривает Старший. Они точно не были людьми. От них, от них самих несло зверем. Не от одежды, покрывающей их тела. Пошитая из хорошо выделанных шкур, она несла еще запах своих бывших хозяев, но совсем слегка. Лобастый удивленно наклонил в сторону голову. От гибкого, растворяя в себе человечий запах, плыла тяжелая волна странного кошачьего аромата. А вот от другого пахло братом. Волком. Но не был он волком. Не был.
— Гато, я с удовольствием поговорю с последователями того восторженного мальчика, но потом. Сейчас меня ждут. Я объявлюсь сам, — наконец прервал молчание Старший.
— Ты идешь в Урочище, — спокойно сказал гибкий.
— Да, — в голосе Гравольфа мелькнуло удивление.
— Ты хочешь встретиться с Гневным Жеребцом, — в голосе гибкого скользнуло утверждение.
— А тебе то что до этого? Или твоим отцам?
— Тебе не стоит торопиться, — гибкий оскалил в улыбке зубы. Желтоватые, крепкие, с острыми гранями. В лицо Гравольфа толкнулась волна смрада, так не вяжущаяся с изящным обликом воина. — Ведь ты прав. Здесь лишь треть моей стаи. А две трети, как ты понимаешь, в Урочище.
Старший мрачно усмехнулся.
— Отцы прислали тебя со Словом. Значит, ты прошел Обряд.
Малоприятная улыбка стала шире.
— Да. И ничего со мной не произошло. Я так же могу перекинуться. Я так же быстрее всех живущих. Я…
— А Искру ты чувствуешь? — все время улыбающееся лицо заострилось. В глазах плескалась боль и еще что-то. Может быть жалость.
— Ты опять о своем? Никогда я не чувствовал в себе этой Искры. Слышишь — никогда.
— И потому так затаптывал ее, заливал. И в себе, и во всей стае. Но теперь дело не в этом. Так значит, ты прошел Обряд.
— Да.
— Тогда молись, чтобы воины твои попали в лучший, а не худший мир.
Гибкий напрягся.
— Их четыре десятка, — шепотом почти выкрикнул. — Этого хватит и на пастыря, и на ублюдков.
— Слепец. Ты когда-нибудь видел, как бьется Гневный Жеребец? Хотя когда ты мог это видеть. Он ведь всегда был для тебя добрым пастырем. А никогда ты не думал, котенок, — лицо Гато исказила недовольная гримаса, — почему доброго старика так странно называют?
Гато молчал.
— Котенок, ты можешь поплакать над четырьмя десятками членов своего комитата. Или молча скорбеть, скрипя зубами. Ты ведь приобрел такую дурную привычку у презираемых тобой людей.
Забывшись. Эль Гато действительно скрипнул зубами. Волк негромко в ответ клокотнул горлом.
— Ты так и не научился говорить, — опять попенял Старший. — Не ярись. Просто скажи мне, где назначена встреча и с кем. Я приду. Ведь я, — он грустно улыбнулся, — Старший.
Волк с любопытством смотрел в лицо того, кого Старший называл котенком. Человек наверно бы испугался, а ему было интересно.
И без того крепкая как кулак физиономия гибкого воина вдруг пошла желваками, натягивая кожу. Нижняя челюсть пошла вперед, удлиняя лицо. Губы раздвинулись, обнажая белоснежные клыки. Эль Гато еще ниже припал к земле, все больше становясь похожим на того, чье имя носил. Только таких больших котов Волк никогда не видел. Он оскалился, обнажил зубы для схватки с извечным врагом.
— Рррлау, — бичом хлестнуло горловое рычащее заклинание Старшего, и Эль Гато разогнулся.
— Не смей смеяться надо мной, Гравольф. У меня есть свои Старшие.
— Отцы? — в голосе босоногого воителя вдруг прозвучала такая горечь, что Волку вдруг захотелось заскулить. Как тогда, давно в детстве.
И дерзкий Эль Гато вдруг потупился. Ответил. Глухо, как из-под земли.
— Отцы.
Гравольф быстро перебросил копье в левую руку, а правую протянул в сторону Эль Гато. Воздух между ними ощутимо загустел. Одетый в волчью душегрейку воитель запоздало бросил ладонь к рукояти меча.
Из-под доспеха потупившегося Эль Гато медленно поплыла широкая серебряная цепь, вытянулась в сторону Гравольфа, с громким звоном лопнула, рассыпая звенья и в ладонь его со шлепком влетело тяжелое серебряное кольцо.
Одним слитным движением взлетел на ноги Эль Гато. Мутными кругами с визгом разорвали воздух вырванные из голенища короткие, но широкие мечи. Взвыли и застыли, глядя в глаза Старшему.
