Поверхность планеты… Одна мысль о ней пробуждала в Востиме сентиментальность. В своем собственном теле он ступал на нее лишь однажды, еще в далекой юности, да и то всего на пару мгновений. Но в тот единственный раз маг воочию лицезрел Венец Пламени, и картина эта зажгла в его душе огонек надежды. Он сотворит себе венец и ступит на поверхность Фаэруна, дабы пребывать там столько, сколько пожелает.
Востим посмотрел туда, где над поверхностью Торила всходила серебристая Селунэ, роняя сверкающие слезы. Маг знал, что богиня луны отнюдь не придет в восторг от его плана. Как и Кайрик, безумный бог.
Он с удовольствием представил, в какой ужас приведет божественных созданий его замысел. Конечно же, его это ничуть не заботило. Ярость богов значила для гитвирика столь же мало, сколь и человеческая мораль. По сути, боги отличались от людей лишь бессмертием. Ими двигали те же примитивные инстинкты, присущие людям, и те же страсти, что терзали смертных. Как Востим уже успел убедиться, бессмертия можно было достичь очень и очень легко — оно, в сущности, являлось существованием, до краев наполненным смыслом. А такое дается нелегко.
Маг любовался Селунэ, завершавшей свой восход над миром Торила. Пришло время действовать, но он все еще медлил, паря на границе атмосферы и пустого космоса. Теперь, когда объект всех его желаний был наконец в руках, Востим находил своеобразное удовлетворение в промедлении, откладывании последней стадии замысла. Он даже знал причину такого промедления: завершение его плана было некой гранью, чертой, что разделяла «до» и «после». На мгновение ему захотелось посмаковать это «до», сохранить его в уме, словно картину или засушенный цветок.
Он вновь обратился к широкому побережью Фаэруна и нашел Внутреннее море. Там, за белоснежными облаками, расположился островок, избранный домом для самого могущественного заклинания, которое маг когда-либо сплетал.
Он знал, что погибнут тысячи. Быть может, десятки тысяч.
Что ж, так тому и быть.
Он желал того, чего желал, и, значит, этому суждено было исполниться. С этими мыслями маг решил, что пора переступить черту и положить начало «после». «До» ему наскучило.
Рассеяв заклинание, гитвирик вернулся сознанием в свое тело. Вселенная мгновенно исчезла, и Востима поглотила нахлынувшая тьма. Когда она рассеялась, магу понадобилось время, чтобы преодолеть оцепенение и ума, и плоти — следствие заклинания проекции. Он уселся на бархатный коврик и скрестил ноги. После легкости обнаженной души тело казалось громоздким и неуклюжим. Маг подумал, что, наверное, будет чувствовать нечто сродни этой космической легкости, когда вновь ступит на землю Торила с Венцом Пламени на голове и устремит в темное небо взгляд своих собственных, а не наколдованных глаз.
Вдохнув так глубоко, как только позволяли хилые легкие, маг открыл глаза. Мрак, царивший в убежище, резко контрастировал со светом внешнего космоса, но Востиму темнота не мешала. Его глаза видели сразу в нескольких спектрах и Уровнях. А вот его дом, с толстыми гладкими стенами из камня, во всех них выглядел одинаково незаметным. Когда-то, невообразимо давно, он жил под землей. За тысячу лет до настоящего дня чародей забрал кусочек Подземья Фаэруна и создал собственный небольшой Уровень. Место оставалось частью Фаэруна и в то же время было отделено от мира. С каждым десятилетием Уровень, впрочем, как и собственное тело, все больше и больше напоминал магу тюрьму.
Несколько магических самоцветов вращались по орбите вокруг его головы на расстоянии нескольких дюймов. Обычно в созерцании двигающихся драгоценностей маг черпал вдохновение, выстраивая очередной замысел. Но сейчас издаваемый ими непрерывный гул стал его раздражать. Комнату освещали мерцающие шары, парящие в каждом углу. Их тусклый зеленоватый свет был слабее звездного, и глаза большинства смертных его просто не видели.
Маг потянулся и стал подниматься. Его тело было слабее, чем обычно. Стоило опереться на ноги, и, как всегда, все кости пронзила острая боль.
Не желая подчиняться страшному недугу, сжиравшему его кости и костный мозг, Востим заставил себя подняться без помощи магии. Эта маленькая победа доставила ему удовольствие. На протяжении многих столетий его чародейство сдерживало возраст и болезнь. Но время было неумолимым противником, и даже самые могущественные заклинания проигрывали битву с наступавшими годами. Конечно, он подумывал о том, чтобы превратиться в лича, но все же отверг эту идею. Даже сейчас, в старости, Востим слишком ценил плотские наслаждения, хотя в последние годы их было совсем мало. Отсутствие всяких чувств, свойственное неумершим, было не для него.
Кроме того, все свои десять тысяч лет маг жил полной жизнью. Осталось сделать лишь одно дело. И тогда он будет удовлетворен. С Ростком Пряжи у него все получится.
Маг поднял руку, чтобы сотворить заклинание, но замер, не произнеся даже первых слов. Мгновение он смотрел на собственную вытянутую длань. Вид плоти его расстроил: белая, сухая, словно пергамент, испещренная старческими пятнами и прожилками черных вен. Тонкая, почти прозрачная кожа обтягивала руку столь плотно, что чародей мог различить даже мелкие косточки.
«Я уже почти лич», — подумал он с грустью.
Востим прожил слишком долгую жизнь и слишком много времени провел в подземельях. Что ж, вторая проблема разрешится совсем скоро. Что до первой… Смерть заберет его, когда придет время.
Он поборол приступ уныния, предостерегая себя от подобной слабости. С преувеличенным достоинством Востим расправил свои магические одежды пепельного цвета и выпрямился. Нельзя, чтобы выводок слаадов видел его хмурым. Маг считал слаадов своими детьми, а детям не нужно видеть отца в удрученном состоянии.
Десятки лет назад, нуждаясь в преданных слугах для осуществления уже тогда вынашиваемого замысла, маг забрал яйца слаадов из хаоса их родной планеты Лимбо. А затем при помощи чародейства изменил их, вливая сырую магию в еще формировавшиеся тела. Когда существа вылупились, он заботился о них, словно отец о детях, вскармливая сырой магиеи и мозгами созданий, наделенных чувствами. Они до сих пор испытывали пристрастие к последнему и инстинктивно тянулись к магии.
Будучи созданием хаоса, каждый из детей по-разному реагировал на процесс вскармливания. И каждый вызывал в Востиме отеческую гордость: Азриим, умный, но упрямый и своевольный сын; Долган, невероятно сильный и преданный, но при этом немного раб в душе; быстрый и безжалостный Серрин; Элюра…
Элюра мертва, без грусти напомнил он себе. Если бы команда принесла с собой тело, маг, быть может, сумел бы вернуть ее к жизни. Но при помощи ворожбы чародей узнал, что жрец Маска и его спутники превратили Элюру в пепел. Что ж, она потеряна. Из всех детей она была самой безрассудной и любящей приключения. А еще она находила удовольствие в мужчинах самых разных рас, включая и самого Востима, когда-то, давным-давно.
