Еще дальше к северу на склонах горы, известной под названием
Кукулимейв — Прекрасная Сестра, симметричного нагромождения розового камня, украшенного фестонами бесчисленных скалистых шпилей, парапетов и выступов всевозможной формы, Харпириас заметил нечто еще более странное: длинные серовато-белые языки льда, спускающиеся вниз. Коринаам назвал их ледниками и пояснил: «Замерзшие реки — вот что это такое, ледяные реки, которые медленно, очень медленно, перемещаясь всего на несколько футов в год, стекают к подножиям».
Реки из льда! Как может существовать нечто подобное?!
А теперь перед ними возвышались Сестры-Близнецы — Шелвокор и Малвокор. Обойти их невозможно, и если путешественники намерены добраться до места назначения, придется подниматься. Стоящие бок о бок два огромных каменных монолита были невообразимо широкими и такими высокими, что Харпириас не мог хотя бы приблизительно определить их высоту.
Даже с южной стороны их верхние склоны окутывала плотная белая мантия, ослепительно сиявшая под лучами солнца. Между горами имелся единственный узкий перевал, и по нему сейчас Коринаам намеревался провести экспедицию.
А вниз по этому перевалу, сметая все на своем пути, дул такой ветер, какого Харпириасу никогда еще не доводилось испытывать, — ветер из преисподней, ветер-волк, ветер-демон, холодный, жгучий и злой, несущий навстречу острые ледяные осколки летнего снежного бурана.
— Ну так что? — спросил Коринаам.
— Ты действительно считаешь, что мы должны подниматься туда?
— У нас нет другого выхода.
Харпириас пожал плечами и уселся в экипаж рядом с метаморфом.
Коринаам прикоснулся к рычагам управления, и машина заскользила вперед.
Другие экипажи последовали за ней.
Некоторое время подъем казался чем-то необычным и прекрасным. Снег налетал на них светящимися, бьющимися на ветру лентами, которые кружились и извивались в диком и яростном танце. Воздух впереди призрачно мерцал от мечущихся в нем сверкающих точек. Мягкий белый саван начал покрывать черные стены перевала.
Но через некоторое время буря усилилась, и саван укутывал их все плотнее и плотнее. Харпириас ничего уже не мог разглядеть, кроме белизны впереди, сзади, над головой, справа и слева. Со всех сторон был снег, только снег, густая пелена снега…
Где дорога? Чудо, что Коринаам еще в состоянии ее разглядеть, а уж тем более следить за всеми ее изгибами и крутыми поворотами.
Хотя внутри экипажа было достаточно тепло, Харпириас почувствовал озноб и никак не мог справиться с дрожью. Еще в самом начале подъема, когда впереди можно было хоть что-то увидеть, дорога показалась ему коварной: она то уходила вперед, то вела в прямо противоположном направлении, виляла из стороны в сторону над ужасными пропастями, поднимаясь все выше между двумя равнодушными стенами гор. Даже если
Коринаам не промахнется на одном из крутых поворотов и не направит экипаж в пропасть, весьма вероятно, что ветер поднимет машину и швырнет ее с откоса вниз.
Харпириас сидел неподвижно, молча, пытаясь сдержаться и не стучать зубами. Не к лицу ему показывать свой страх. Он был рыцарем при дворе короналя, а значит, как предполагало это звание, получил достойное и суровое воспитание. Да и предки его тоже не были трусами.
За тысячу лет до него его прославленный предок Престимион правил этим миром со славой, вершил великие дела, сначала в качестве короналя, потом понтифекса. Мог ли потомок великолепного Престимиона позволить себе проявить трусость на глазах у метаморфа?
Нет. Ни в коем случае.
И все же… этот бешеный ветер… эти повороты… эти слепящие вихри все сгущающегося снега…
Коринаам спокойно повернулся к Харпириасу и невозмутимо произнес:
— Есть сказка о громадном звере-самке Наамаалиилаа. Она была единственным живым существом на планете и бродила по этим горам.
Однажды в снежную бурю, подобную этой, она дохнула на ледяной утес и принялась лизать то место, на которое дышала. Собственным языком она вырезала из камня фигуру, и это был Саабаатаан — Слепой Великан, первый человек из нашего рода. А потом она снова дохнула и снова полизала, и создала из льда Сиифиинаатуур — Красную Женщину, нашу общую мать.
И Саабаатаан с Сиифиинаатуур спустились вниз с этой ледяной земли в леса Зимроэля, и расплодились, и размножились, и распространились по всему миру — и так возникла раса пиуриваров. Поэтому земля эта для нас священна, принц.
Здесь, в краю мороза и пурги, появились на свет наши прародители.
Харпириас только застонал в ответ. Его интерес к мифам сотворения метаморфов и в лучшие-то времена не был особенно велик, а сейчас момент был и вовсе неподходящим.
Ветер врезался в экипаж с силой гигантского кулака. Машина сильно вздрогнула, затрепетала, как соломинка на ветру, и заскользила к краю пропасти. Легчайшим прикосновением одного из своих многосуставчатых пальцев Коринаам спокойно вернул ее на нужный курс.
— Скажи, пожалуйста, сколько еще осталось до долины отиноров? — сквозь стиснутые зубы выдавил Харпириас.
— Два перевала и три долины после этой, вот и все.
— Вот как. И сколько, по-твоему, нам до нее добираться?
Коринаам равнодушно улыбнулся.
— Возможно, неделю. Или две, или три. А может быть, целую вечность.
Опасное путешествие в угрюмые снежные пустоши Граничья Кинтора никогда не входило в планы Харпириаса. Будучи потомком одного из самых знатных семейств — понтифекса Престимиона Малдемарского, он справедливо полагал, что проведет свои дни в комфорте, на Замковой горе, на службе у короналя лорда Амбинола, а со временем, возможно, дослужится до ранга советника короналя или до поста в каком-либо важном департаменте или даже получит титул герцога одного из Пятидесяти Городов.
Однако его восхождение по служебной лестнице было внезапно прервано, причем по самой жестокой и тривиальной причине.
В компании шестерых приятелей он выехал из замка в свой двадцать пятый, ставший роковым, день рождения. Они отправились в лесистую местность неподалеку от города Халанкс, где раскинулись многочисленные поместья. Семья его друга Тембидата давно владела там охотничьими угодьями. Идея прогулки принадлежала Тембидату — своего рода подарок от друга ко дню рождения.
Охота была для Харпириаса одним из самых больших удовольствий.
Невысокого роста, как и большинство мужчин в роду Престимиона, он был подвижен, широкоплеч, силен и в то же время приветлив и открыт со всеми.
Он любил охоту на всех ее этапах: выследить дичь, спугнуть ее, преследовать, слышать свист душистого воздуха, омывающего лицо, приостановиться и прицелиться в жертву… и в конце концов, конечно, убить. Что может быть приятнее для атлетически сложенного молодого человека, чем отметить день рождения, элегантно и умело свалив нескольких билантунов или клыкастых свирепых туамироков, чтобы затем принести их мясо для веселого пира да еще и повесить парочку трофеев на стену?
