Никакого видимого скафандра на Бьернсоне не было, лишь тонкая скорлупа времяслоя, незримый кокон, в теории — непроницаемый для любых энергий. Его не заменила бы и многометровая стальная броня… Теперь Уве мог спокойно прогуливаться среди термоядерных взрывов. Времяслой был известен давно, но лишь Бьернсону удалось запрятать его в горошину карманного абсолют-аккумулятора…
…Они обнялись возле приемного круга и, отстранившись, заглянули друг другу в самую глубину глаз. Другие провожающие отошли из деликатности.
— Скажи Сигрид, чтобы набрала к моему возвращению в лесу земляники, — сказал Уве. — Сейчас самое земляничное время. Завтра вечером, часам к шести, я приглашаю тебя на землянику со сливками.
— Прекрасная идея, — кивнул Валентин. Безошибочное чутье подсказывало ему, что он больше никогда не увидит своего ближайшего друга, но Лобанов не выпускал чувства на поверхность, чтобы Уве, сильный в биосвязи, не прочел их. — Кажется, с детства не ел такого…
Бьернсон снял руки с его плеч — и вдруг украдкой, быстро начертил в воздухе "горизонтальную восьмерку", знак бесконечности. То был их с Валентином заветный, принятый в детстве тайный пароль.
— Береги себя, старый! — не утерпел Лобанов. Голос его предательски дрогнул.
— Чтоб ты не сомневался…
И вот уже проникатель Уве Бьернсон, подарив всем, а прежде всех — любимому другу неподражаемую свою улыбку, чуть смущенную, ясную улыбку воина и ребенка, — проникатель Бьернсон шагает прямо в сгущающийся вихревой конус прокола, в круговерть холодного света, в ничто…
Кабинет Алии Месрин по прихоти начальницы Станции представлял собою поляну в тропическом лесу, где среди лиан бились живые радуги попугаев и бродили венценосные журавли. Сама Алия восседала в уютном изгибе гигантского корня, Лобанову же предложила массивный пень у ручья.
Год назад Алия в очередной раз сменила свою внешность. Теперь она была невысокой брюнеткой южноазиатского типа — смуглая, губастая, с жестковатыми смолисто-черными волосами. Хотя Валентин знал Алию давно и отношения их когда-то были куда более нежными, чем теперь, — сейчас он не переступал границ деловой встречи.
— Дело не в прочности кокона, — говорила хозяйка кабинета. — Там что-то другое, невообразимое, вывернутое! Безумно искаженные законы природы. Может быть, кокон не защитил, а раздавил Бьернсона… Среди моих предков были казахи, в их легенде есть такая страна: Барса-Кельмес. Пойдешь — не вернешься…
Валентин печально кивнул.
Уве Бьернсон не вернулся, хотя, ожидая его, обратный тоннель открыли без малейшей заминки. Открыли — и держали в двадцать раз дольше положенного, высосав чуть ли не всю наличную энергию Кругов, остановив многие работы на Земле. Уве не вернулся, несмотря на то, что энергетический кокон, защищавший его, считался практически неуязвимым. В приемном круге не возникли ни мертвое тело проникателя, ни самый малый предмет из его экипировки. Неужели сам не захотел возвращаться? Молочные реки, мармеладные берега…
О ком угодно можно было так подумать, только не об Уве Бьернсоне.
Лобанов знал его всю жизнь — медлительного, сентиментального добряка. Без всякого аутотренинга, от природы Уве был храбр, наивен и бесконечно надежен. В его присутствии Лобанов казался себе неискренним и хитрым. Валентин вспоминал, как еще в учебном городе, на экзамене по экологии, они вместе сажали цепкие, выносливые акации на песчаной планете Хаммада. В ладонях Уве Бьернсона саженец выглядел тоненькой зеленой свечой.
— Ты согласен со мной? — нетерпеливо спросила Алия.
— В общем, да.
— И, несмотря на это, ты настаиваешь, чтобы мы послали тебя на "Землю-прим"?
— Настаиваю.
— Только из желания найти Бьернсона?
Лобанов медлил с ответом. Этика биосвязи запрещала без разрешения вторгаться в чужой мозг, такое прощали разве что близким людям. Потому Алия не пыталась читать мысли собеседника, но Валентин чуял, как ей этого хочется…
— Нет, не только, конечно. Хотя это — главное… Должны же мы когда-нибудь освоить иномир, если он уж так возбуждает наше любопытство!
— И ты полагаешь, что именно тебе удастся изучить «Землю-прим»? Уцелеть там и вернуться? Откуда такая самоуверенность? Чем ты лучше Бьернсона?
— Я намного хуже его, но в одном выигрываю… — Валентин поболтал пальцами в ручье, пытаясь приманить сонного коричневого тритона. — Мы с ним росли в одном учебном городе, в одной возрастной группе, ты знаешь. У нас были уроки истории, сеансы восстановления реальности: ну, там, гибель Атлантиды, походы Цезаря, чума в Авиньоне и так далее… Так я эти уроки обожал. А Уве, если мог, прогуливал, если не мог — закрывал глаза, отворачивался от крови, от жестокости…
— Ну и что?
— Ничего… Бьернсону хватало нашей мирной счастливой современности. А я — архаический тип. Я, понимаешь ли, готов к любым неожиданностям. К засадам, погоням, всякому коварству и подлости. На Станцию Уве пришел из физической лаборатории, а я — из разведки Звездного Флота…
— Все, к чему ты готов, — человеческое, из нашей Вселенной! А там… Неужели ты надеешься на свои душевные качества там, где не выдержал защитный кокон?!
— Надеюсь, — серьезно ответил Лобанов. — Иначе я бы не рисковал.
Внезапно Валентин ощутил, что Алия исподтишка пытается все же прощупать его сознание. Прямо-таки запускает тоненькое щупальце своего любопытства под череп собеседника… В другой раз Валентин выставил бы мысленный заслон, прикрылся какой-нибудь смешной картинкой: скажем, вообразил бы девочку, тайком сующую ложку в банку с вареньем… Но сейчас это было некстати. Лобанов представил мысленно открывающиеся двери и дорогу за ними, по которой в беззвездную клубящуюся жуть уходил, сутулясь, друг Уве.
Алия чуть вздрогнула, выпрямилась — и вдруг, печально улыбнувшись, опустила длинные ресницы.
— Спасибо, — слегка поклонился Валентин. — Значит, я могу готовиться?..
— Сумасшедший, — низким, грудным голосом сказала Алия и, приблизившись к нему, положила руку на плечо. — Мне не жить спокойно, если ты не вернешься…
— Надо стирать в памяти прежние привязанности, — усмехнулся Лобанов.
— Не желаю! — Она нервно взъерошила свои блестящие стриженые кудри. — Я влюбляюсь, остываю, снова влюбляюсь, а где-то в глубине — все равно ты…
Валентин поцеловал ее в щеку и пошел прочь. Джунгли звенели голосами птиц. Тропа повела его вглубь леса. Но скоро лес оборвался, и Лобанов выбрался на желтый песок пляжа, под бледно-голубое небо с ослепительным микросолнцем. Станция Проникновения находилась вдалеке от обитаемых планет; на ней не жили постоянно, а лишь ставили опасные опыты, однако гигантский спутник был приспособлен для удобства и радости человека не хуже, чем знаменитые курорты. За широкой полосой песка вился белый жгут прибоя, дальше дышала безмятежная морская синева. Отличные оптические эффекты…
