– Очень признателен,– холодно отвечал Прихотт.– Только это не простуда. У нее жар. Из-за простуды я бы не стал вас беспокоить. Кроме того, жена уже лежит внизу. Не с моей ногой бегать вверх-вниз по лестнице с подносами... Но я вижу, вы заняты. Извините, что побеспокоил. Просто я надеялся, что вы войдете в мое положение и выберете время съездить за доктором, а заодно и к строителям, раз уж у вас нет лишнего холста.
– Конечно,– проговорил Мелкин, хотя на сердце у него кошки скребли,– конечно, я мог бы съездить... Пожалуй, я съезжу, раз вы так тревожитесь.– Не то чтобы у него заговорила совесть, просто сердце было очень мягкое.
– Я тревожусь, очень тревожусь,– подтвердил Прихотт.– Если бы не моя нога...
И пришлось Мелкину поехать. Положение, сами понимаете, было щекотливое. Прихотт жил рядом, а больше поблизости не было ни одной живой души. У Мелкина был велосипед, у Прихотта велосипеда не было. Не говоря уже о том, что этот Прихотт был хромой, причем настоящий хромой. Конечно, Мелкин еще не дописал картину, и об этом следовало бы подумать соседу. Однако сосед о картинах не думал, он вообще не интересовался живописью, и тут уж Мелкин ничего не мог поделать. «Проклятие!» – пробормотал он и вывел велосипед из-под навеса.
Было сыро, дул ветер, и дневной свет уже бледнел. «Сегодня мне больше не поработать»,– подумал Мелкин. Сейчас, когда руки его сжимали руль, а ноги крутили педали, он совершенно ясно понял, увидел, как надо написать блестящие листья, за которыми поднималась вдали заснеженная гора. У него упало сердце, когда он подумал, что, может быть, не успеет перенести эту идею на холст.
Мелкин нашел доктора и оставил записку в строительной конторе. Контора уже закрывалась: все разошлись по домам. Мелкин промок до костей, и ему нездоровилось. Доктор явился по вызову не так быстро, как сам Мелкин откликнулся на просьбу Прихотта. Он прибыл лишь на следующий день – и очень кстати, потому что к этому времени в двух домах было уже два пациента. Мелкин лежал в постели с высокой температурой, и в голове его сплетались чудесные орнаменты из листьев и ветвей. Ему не стало лучше, когда он узнал, что у миссис Прихотт была легкая простуда и она уже встала на ноги. Он отвернулся к стене и зарылся лицом в листья.
Несколько дней он не поднимался. Ветер выл в трубе. Ветер продолжал разрушать крышу Прихотта, и у Мелкина на потолке тоже начало подтекать. Строители так и не приехали. Несколько дней Мелкину было все равно. Потом он выбрался из дому поискать какой-нибудь еды (жены у него не было). Прихотт не появлялся: у него разболелась нога. А его жена была занята тем, что вытирала лужи и выносила ведра с водой. Если бы ей понадобилось одолжить что-нибудь у Мелкина, она послала бы к нему Прихотта, несмотря на ногу. Но так как одалживать у художника было нечего, он ее не интересовал.
Примерно через неделю Мелкин, шатаясь, добрел до сарая. Он попробовал влезть на стремянку, но у него кружилась голова. Тогда он сел и уставился на картину. Но в этот день ему в голову не приходило ничего замечательного. Он мог бы написать песчаную пустыню на заднем плане, но и на это у него не хватало фантазии.
Однако назавтра Мелкину стало гораздо лучше. Он взобрался на лесенку и взялся за кисть. Тут раздался стук в дверь.
– Силы небесные! – возопил Мелкин. С таким же успехом он мог бы сказать: «Войдите!» –. потому что дверь все равно отворилась. На этот раз вошел незнакомый, очень высокий мужчина.
– Здесь частная студия, – сказал Мелкин. – Я занят.
– Я – инспектор домов,– отвечал мужчина, подняв кверху удостоверение, чтобы Мелкину было видно со стремянки.
– Ах так! – проговорил художник.
– Дом вашего соседа в неудовлетворительном состоянии,– сказал инспектор.
– Знаю,– ответил Мелкин.– Я уже давно известил строителей, но они почему-то не явились. А потом я заболел.
– Понятно. Но теперь-то вы здоровы.
– Я не строитель. Прихотту следует обратиться с просьбой в муниципалитет, пусть пришлют аварийную службу.
– Служба занята более серьезными делами,– сказал инспектор.– Затопило долину, и многие семьи остались без крова. Вам бы следовало помочь соседу и сделать временный ремонт, чтобы повреждения не распространились и починка крыши не стала слишком дорогой. Здесь у вас масса материалов: холст, доски, водоотталкивающая краска...
– Где? – негодующе спросил Мелкин.
– Вот! – сказал инспектор, указывая на картину. – Моя картина! – воскликнул художник.
– Ну и что? – возразил инспектор.– Дома важнее.
– Не могу же я...– но тут Мелкин замолчал, ибо в сарай вошел еще один человек. Он был так похож на инспектора, что казался его двойником: высокий, с головы до ног одетый в черное.
– Поехали! – произнес вошедший.– Я возница. Мелкин, дрожа, слез со стремянки. Казалось, лихорадка
вернулась к нему: его знобило, в голове все плыло.
– Возница? Возница? – забормотал он.– Чей возница? – Ваш и вашего экипажа,– ответил незнакомец.– Экипаж заказан давно. Сегодня он, наконец, пришел – и ожидает вас. Пора, сами понимаете. – Ну вот, – сказал инспектор. – Вам надо отправляться. Не очень-то, конечно, прилично уезжать, не доделав дела. Ну да ладно, теперь мы, по крайней мере, сможем воспользоваться этим холстом.
– Боже мой! – и бедный Мелкин разрыдался.– Ведь она... эта картина... еще не готова!
– Не готова? – удивился возница.– Во всяком случае, ваша работа над ней закончена. Пошли.
И Мелкин подчинился, понимая, что спорить бесполезно. Человек в черном не дал ему времени на сборы, сказав, что об этом надо было думать раньше, а теперь они опаздывают на поезд. Второпях Мелкин захватил в прихожей небольшую дорожную сумку. Позже оказалось, что в ней был только ящик с красками и альбом для эскизов – ни одежды, ни еды. Но на поезд они поспели. Художник устал, ему хотелось спать, он плохо понимал, что происходит, когда его впихнули в купе. Он забыл, куда и зачем он едет. Почти сразу же поезд вошел в туннель.
Проснулся Мелкин на большой станции, за окном смутно рисовался вокзал.
По платформе шел носильщик, но выкрикивал он не название станции, а имя художника.
Мелкин торопливо выбрался из вагона и вдруг обнаружил, что забыл сумку. Он бросился назад, но поезд уже уходил.
– А, вот и вы! – сказал носильщик.– Наконец-то. Идите за мной. Как, вы без багажа? Придется вас направить в работный дом.
Мелкин снова почувствовал себя плохо и упал без чувств на платформу. Была вызвана карета скорой помощи, и приезжего отвезли в больницу работного дома.
Лечение ему совсем не понравилось. Его поили чем-то очень горьким. Санитары были молчаливые и недобрые, смотрели исподлобья, а кроме них его изредка навещал врач, очень суровый. Вообще больница сильно смахивала на тюрьму. В определенные часы Мелкину приходилось заниматься изнурительным трудом: он копал землю во дворе, сколачивал какие-то доски и красил их в один и тот же цвет. За ворота выходить не разрешалось. Вдобавок его заставляли время от времени сидеть в полной темноте, «чтобы он хорошенько подумал».
