Правда, папенька мой не совсем настоящий колдун — он учился у своего отца, был очень настойчив и упрям. И смог многое постичь. Но его внутренняя истинная сила — ее почти не было… Просто он очень хотел научиться этому знанию и многое в себе развил сам, силой своей воли.
Однажды в полдень в моем распоряжении вдруг оказалось много свободного времени. «Сходи-ка к Сычихе, — попросила матушка, — отнеси молочка». Старуха Сычиха брала у нас козье молоко, взамен давала нам овечью шерсть, из которой матушка пряла свою пряжу и потом — вязала свои чудесные вещи. Обычно Сычиха сама приходила за молоком, но матушка так добра, что решила лишний раз не заставлять старую женщину брести к нам в такую погоду, раз уж у меня есть минутка-другая.
Сычиха жила на другом краю деревни, отгородившись от всех густым заброшенным садом. Одичавшие деревья разрослись, распростав свои грубые цепкие ветви, словно желая спрятать дом, замаскировать его, чтобы никто не догадался, что в непролазных зарослях еще есть жизнь.
Я открыла скрипучую калитку и прислушалась. Сад ответил мне шорохом падающего снега. Я ступила на еле заметную тропинку и направилась к дому.
«Добрый день! Есть кто-нибудь дома?» — незапертая дверь отворилась легко. Я вглядывалась в темноту — в доме все было погружено во мрак — но после яркого белого заснеженного сада мои глаза отказывались что-либо различать. «Странно, — подумала я, — зимой и так мало света, все раздвигают шторы, чтобы хоть какую-то часть тусклого солнца пропустить в дом, а тут… все наоборот… и еще сад, который убивает последнюю надежду на проникновение света…»
Я вздохнула, и тут в одном из углов комнаты кто-то слабо пошевелился. Сычиха! Вдруг ей плохо — может, она лежит, не может встать, старая все-таки уже. Поэтому и шторы задернуты!
Мои глаза постепенно привыкли к полумраку. И я, щурясь, пошла в том направлении.
О чем я думала в том момент, я не помню — наверное, все-таки о Сычихе — но я хорошо помню, как в один миг мои мысли стали вязкими и неподатливыми, и точно такими же — мои движения. Потому что, когда я подходила ближе, из этого угла навстречу мне стало подниматься что-то… большое… косматое… опасное. Я замерла, не в силах оторвать взгляда и не в силах пошевелиться. А этот кто-то вставал, опираясь одной рукой на стол, другой — на подоконник. И тут он зацепил занавеску — видимо, сильно на нее надавил — и она, затрещав, оторвалась от карниза. В комнату проник слабый свет. И я смогла разглядеть его.
Это было чудовищно. Моя первая мысль была: кто?! Кто смог так чудовищно обойтись с человеком?! Это был мужчина, вроде бы не старый, а вполне даже и молодой — судя по его фигуре. Высокий и крепкий. Все его тело, открытое взгляду, было в клочьях свалявшейся шерсти, ранах и язвах. Свет из окна падал на его лицо, ту часть, которая была вполне различима — левый глаз, левая бровь, небольшой участок лба, немного щеки, и меня поразило… то, что его лицо, его глаза — они были непередаваемой красоты. Нет, не та эта красота, от которой девица сходят с ума. Это была красота, которую смогла разглядеть именно я. Она о многом говорила: о внутренней силе, об уме, о диком желании жить.
И не было сомнения, что это не болезнь, не моя галлюцинация, а ни что иное, как проклятие. Мои пальцы, уши, губы и живот защипало изнутри — словно их кололи мелкими, но очень острыми иголками. Так я в первый раз почувствовала колдовство.
Страх улетучился. На смену ему пришли жалость и боль, словно я взяла на себя часть его страданий.
— Батюшки! Ну, вот ты его и увидела… — на пороге стояла Сычиха, закрыв рот руками и качая головой из стороны в сторону.
Я смотрела на него, во все глаза смотрела, не могла оторваться. А он смотрел на меня. Внимательно, пронзительно, враждебно. Он боялся. Боялся, что скривлю свою физиономию и протяну: «Фу, ну какой же он урод!» Потом выскочу на улицу и разнесу по всей деревне: «Сычиха прячет у себя дома чудовище! Вы забыли про нее, не ходите в ее дом, а она там чудище завела!!!» Однако же он предпочел не ждать, трусливо притаившись, пока я не подойду и не разгляжу его (а вдруг в темноте вообще не замечу?..), напротив — он решил обнаружить себя сразу, многим рискуя. Он гордый, подумала я.
Он шумно втянул воздух и сделал шаг назад, но дальше идти ему было некуда. Тогда я произнесла:
— Не бойся меня. Никто не узнает. Ни одна живая душа.
Я пыталась всем своим видом сказать: «Верь мне».
Он постоял в напряженной позе еще несколько секунд, вглядываясь в мое лицо. Затем, резко повернувшись, сделал несколько больших шагов, по пути сворачивая стулья, и спрыгнул в подпол. Захлопнул за собой дверцу. Он хромал.
Я посмотрела на Сычиху. И сказала:
— Пожалуйста, расскажи мне!
— Садись, — сказала Сычиха, немного подумав.
Я подняла стулья, придвинула их к столу и села на один из них. Сычиха подбросила дров в печь, поставила на огонь чайник.
— Да, я же молоко принесла! — я кинулась к двери, подняла кувшин, который оставила возле порога и отдала Сычихе.
— Ах как кстати, у меня как раз кончилось… — старуха посмотрела на кувшин, — погоди тогда.
Она достала из-под стола миску, долго что-то отмеряла, сыпала какие-то травки, порошки, что-то крошила, мешала, и, наконец, залила все это подогретым козьим молоком. Затем перелила густую массу в большую кружку.
— Сейчас, деточка, подожди минутку, я отнесу ему снадобье.
Она откинула крышку подпола и позвала: «Клим! Возьми, дорогой мой, выпей скорей!».
Из подпола показалась голова, плечи. Его затылок был покрыт длинной жесткой шерстью, и если бы не отсутствие острых волчьих ушей и не наличие человеческих плеч, можно было бы подумать, что из подвала вылезает какой-то зверь — большой и страшный. Он протянул руку и забрал кружку, потом быстро обернулся на меня, сверкнув во тьме глазами, и захлопнул дверь. Сычиха постояла молча с минуту и вернулась к столу.
— Не хочет, чтобы ты его видела… — она села напротив и тоскливо посмотрела перед собой, — так вот…
«Когда-то давно у меня был муж. Мы хотели детей, а уж как я изводилась…Много лет мы жили вместе, но, видимо, нам не суждено было радоваться детскому смеху… Как-то зимой мой муж отправился в лес — поставить силки. Больше я его не видела. Говорят, в тот год в лесу хозяйничал медведь-шатун…
Спустя какое-то время мужики нашли кое-что из его одежды. В общем… Я стала вдовой и навсегда потеряла надежду родить ребенка. Ведь я была уже немолода и не так хороша собой, и вряд ли кто-то из нашей деревни захотел бы взять меня в жены…
Но однажды где-то весной (прошло всего несколько месяцев с того события) ко мне в дверь постучали. Я пекла лепешки, и у меня был мед и немного браги. За окном поливало вовсю.
