На приподнятой платформе на корме, держа руку на рулевом колесе, стоит паромщик. Стоит так, как стоял больше веков, чем я могу припомнить. Харон.
Его работа изменилась, и все же осталось прежней. Даже после падения Олимпа и Асгарда, после исхода богов, он все еще перевозит путешественников из нашего мира в иной. Теперь это не смерть, но все равно поездка в один конец.
По крайней мере я так считаю.
Баржа скользнула на песчаный берег был малейшего содрогания. Я следил, как Сивилла ведет путешественников к заднему входу. Некоторые шли в одиночку, большинство группами, многие с узелками пожитков. Только то, что можно унести с собой. Таковы наши правила.
Потом я увидел ее: цветастое летнее платье, белая шляпа с опущенными полями, зеркальные солнечные очки. Она держалась сама по себе, или же другие пассажиры сильно старались держаться от нее на расстоянии. На переполненной барже леди наслаждалась шестифутовым кружком пустого пространства. Ее фигура с трудом давала объяснение этой дистанции, по крайней мере для мужской части пассажиров. Потом края ее шляпы зашевелились на ветру. И волосы тоже.
Только ветра не было. Ни дуновения. Я содрогнулся.
Баржа опустела до того, как горгона шевельнулась. Я кивнул ей.
Улыбнувшись в ответ, она сняла шляпу, оставив на глазах очки. Она проплыла вверх до того места, где я прислонился к стволу ивы, волосы образовали извивающуюся раму вокруг лица, за которое можно и умереть. Или от которого.
— Вы хозяин? — спросила она на латыни.
— Один из них, миледи, — ответил я на том же языке.
— Я хочу воспользоваться… удобствами.
— Ванной или другими удобствами?
Она засмеялась. Звук мне понравился.
— Другими, если можно.
Я кивнул.
— Они включатся примерно через тридцать минут. Я отведу вас туда, когда настанет время.
— Благодарю. — Она сверкнула улыбкой, которая поразила меня в горло и скользнула вниз по хребту.
Я спросил, как ее зовут.
— Эвриала, — ответила она.
Я предложил ей руку и мы вошли внутрь.
Я представил ей Дино и заказал две амброзии. Мы перешли в мою кабинку.
Казалось, она меня внимательно разглядывает. При ее темных очках трудно судить.
— Я теперь вас узнала. К…
— Пауло, — прервал я ее. — Теперь я под именем Пауло.
— Значит, Пауло. Пауло и Дино. Падшие боги, как говорится. — Она снова засмеялась. Мне снова понравилось.
Сивилла принесла нам две стопки янтарной жидкости.
— Почти чисто. Приходят старые.
Я вздохнул.
— Прежде ты сказала — старые друзья. Какие?
— Были старыми друзьями. Теперь я не так уверена. — Она повернулась уходить. С оракулами вечно такая проблема, даже с собственными. Когда сообразишь, что, черт побери, они имели в виду, становится уже поздно.
Я снова повернулся к Эвриале.
— Ваши не последовали за нами, когда с Олимпа мы ушли в страны Севера.
— Ошибка. Без вашей защиты за нами начали охоту. Мы бежали в Африку, потом бродяжничали. Вечно бродяжничали. — Она говорила устало. — Я пожила везде, где мог предложить жилье этот мир. Сейчас у меня вилла на юге Франции.
— Чем занимаетесь?
— Я… творю. Да, это самое подходящее слово. Создаю скульптуры. Из камня. — Она отвела взгляд.
Я перехватил вспышку за стеклами и содрогнулся.
— В натуральную величину? Человеческие фигуры? — спросил я.
Кивок. Я снова содрогнулся.
Она засмеялась.
— Поверьте мне, пожалуйста. Я отбираю своих субъектов — убийцы, насильники над женщинами и детьми. Я касаюсь тех, кого закон коснуться не может.
Крики из бара заставили нас повернуть головы. Два сатира заспорили, очевидно, из-за древесной нимфы — дриады. Один выхватил из-за пояса кинжал.
В помещении затихли и зашептались. Сатир с ножом сделал выпад, потом остановился. Он вдруг обрел выражение безмятежного удовольствия.
За стойкой бара Дино стоял в своем полном великолепии. Солнечный свет залил помещение, воздух наполнился пением птиц, любовными шепотами, музыкой, застольными песнями. Сатир зашатался. Луч теплого радостного света брызнул с пальцев Дино. Сияние амброзии свалило создание на пол, хихикающего и смеющегося.
Дино. Дионис. Он может мгновенно сгенерировать у вас в голове целую вечеринку. Правда, последует тяжкое похмелье.
В помещении возобновилась нормальная активность. Я повернулся к смеющейся Эвриале.
— Что привело вас сюда?
Улыбка потускнела.
— Бессмертие и одиночество сочетаются плохо. Стенно, моя сестра, в прошлом году покончила с собой.
— Сочувствую. — Я тронул ее ладонь. Она не отдернула руку.
— Поэтому теперь я снова в пути, иду в мир по другую сторону врат. — Она прямо посмотрела на меня. — А что держит вас здесь, Пауло? Ваше время тоже миновало.
Я огляделся.
— Наши путешественники надеются, что врата ведут в мир, где правят старые боги, в мир, который снова будет им принадлежать. Но это не по мне. Я люблю этот мир. Всегда любил и всегда буду.
Эвриала начала было отвечать, однако следующий звук пришел от Сивиллы. Оракул пронзительно вскрикнула, кинжальный звук сорвал меня на ноги. Гарпии присоединились к ней в долгом пронзительно-зловещем вопле.
— Прибывают! — заревел Дино, швыряя мне мою трость, когда я рванулся к задней двери. Я наполнил трость энергией. Оно потолстела, стала короче, изменила форму, и в рощу я ворвался с молотом Мьёлниром в руке.
Болезненно-желтое свечение, пронизанное прожилками мрака, осветило платформу. Врата открывались. Я бросил взгляд на часы: 7:42. Дино был прав.
Что-то явно не в порядке.
Туман поднялся от черного озерца, свиваясь в дымную колонну. Когда я достиг ступеней, колонна рухнула со вспышкой и грохотом, отбросив меня назад. В ушах зазвенело. Я поднялся — и замигал. На платформе стояла громадная бородатая фигура, с рогатым шлемом на голове и громадным копьем в руке. К другой руке примотан круглый кожаный щит. Рядом стоял воин помоложе, высокий и белокурый, в руке меч цвета крови.
Старший шагнул вперед, и я поднял глаза на того, кто был Одином, Всеобщим Отцом, Зевсом, Осирисом, Брахмой — можете сами продолжить дальше.
Мой папа. Ухмыляясь, он смотрел на меня, своим единственным здоровым глазом, потом заговорил на северном диалекте, который я почти забыл:
— Хей, сынок! Поставишь нам выпивку?
Я поднял свой молот, позади меня заворчал Дино. Папа поднял свободную руку.
— Погоди. Мы здесь, чтобы поговорить, а не воевать.
— Почему мы должны тебе верить? — спросил я.
Он пристально посмотрел на меня.
— Я дал тебе слово.
