другое — для осуждённого. Гилэстэл, спустившись в усыпальницу, с интересом понаблюдал за работой камнетёсов, гравирующих надмогильные плиты. Над той, что закроет гробницу влюблённых, трудились трое: выбивали орнамент по периметру, аккуратно обводили витиеватые буквы имён и слово вечной любви, золотили надписи. Другая плита, без прикрас и изысков, уже была готова. На ней незамысловатым шрифтом были высечены два слова — Иннегард Хонгескъё. Гилэстэл усмехнулся, оценив разницу в оформлении.
Некоторые из гостей, не желая быть свидетелями предстоящих событий, покинули замок. Но большая часть осталась. Странно было смотреть на них, расхаживающих с драматическими лицами в цветных праздничных нарядах. Напоминанием о том, что праздник сменился горем, стали лишь траурные повязки и ленты, наспех нарезанные из черного шёлка и розданные гостям.
Навестить Иннегарда не отваживался никто. Ни один из гостей, ни его сводные братья и сёстры. Даже замковая прислуга. Открытые разговоры о первенце барона приобрели оттенок дурного тона, став запретной темой, но о нём тихо шептались в своих комнатах. Прилюдно же много говорили о погибших новобрачных, вспоминая их лучшие качества — скромность Эрегарда, красоту Виарины, где-то уже и приукрашивая.
В разгар этой суматохи возник вопрос о наличии палача. Как оказалось, мастер заплечных дел у Фаннегарда отсутствовал. Мелкие наказания вроде порки розгами исполнял начальник замковой стражи, а он наотрез отказался приводить в исполнение вынесенный бароном приговор. В обсуждении деликатной темы участвовал и Гилэстэл. Глядя на растерянное лицо Фаннегарда, князь предложил:
— Почему бы вам самому не исполнить приговор, барон?
— Мне? — испугался Фаннегард. — Я судья, а не палач.
— Это было бы символично, — с полной серьёзностью во взгляде и голосе продолжил Гилэстэл. — Вы подарили ему жизнь, вы её и забрали. Какаявозвышенность, благородный трагизм.
— С меня хватит того, что я вынес приговор, — огрызнулся Фаннегард. — Я и так по самое горло в…
Вышла заминка, которую разрешил виконт Риоган. Горевший желанием возмездия не меньше баронессы Киары, он отправил в своё поместье гонца с приказом — к утру привезти палача в замок Хонгескъё.
Вечером, оставшись один на один с Гилэстэлом, Астид обеспокоенно заметил:
— Мы рискуем потерять Иннегарда, князь.
— Нет, если будем действовать правильно.
— Всё же, удивляюсь ему, — пожал плечами Астид. — Я бы уже давно сбежал!
Князь усмехнулся.
— Во-первых, он не знает, что его ждёт. А во-вторых, он надеется на отцовскую любовь и прощение. Если ничего не предпримем, Фаннегард может сломаться и отменить приговор. Сделаем так…
Единственным посетителем заключенного был тюремный сторож, носивший ему еду. Но он молчал, а Иннегард его ни о чем не спрашивал, с нетерпением ожидая отца. Однако пришел к нему не барон, не имеющий ни отваги, ни желания видеть сына, а Гилэстэл.
На замок опустилась ночь, когда князь появился в подземелье в сопровождении Астида. В руках полукровка нёс прикрытую холстом корзину, из которой выглядывало горлышко винного кувшина. Громкий стук по внешней двери темницы заставил дремлющего Иннегарда вздрогнуть, а сторожа — сорваться со своего места и броситься к входу.
— Пусти, — приказал Гилэстэл караульному и взглядом указал на корзину. — Последний ужин.
Сторож покорно пропустил господ, и поплелся за ними следом. Иннегард, слыша приближающиеся шаги, обхватил прутья и приник к решетке. В его глазах мелькнуло разочарование, когда он увидел приближающихся князя и Астида.
— Ваша светлость, — склонил голову узник. — Один вы меня не забываете.
— Что верно, то верно, — без улыбки ответил Гилэстэл, а затем обернулся к сторожу. — Открой камеру.
— Но, Ваша светлость, — тот опасливо покосился на Иннегарда. — Его милость барон запретил.
— Барон запретил ему кушать? — воздел брови князь.
— Нет, — смешался охранник.
— Видишь эту корзину? В ней просто еда. И немного вина. Это бароном не запрещено. Открой камеру и оставь нас ненадолго. Можешь закрыть дверь снаружи, я тебя позову.
Помявшись, охранник кивнул, открыл замок и, поминутно оглядываясь, удалился. Пока не стихли его шаги, Гилэстэл не произнес ни слова. Как только наверху громыхнула дверь, он и Астид вошли в камеру к Иннегарду. Полукровка поставил корзину на пол, и, сложив руки на груди, прислонился к решётке. Гилэстэл приблизился к арестанту.
— Что вам нужно? — Иннегард отступил и опасливо покосился на князя.
— Ты. Живым и невредимым. Мы хотим забрать тебя отсюда.
— Я никуда с вами не пойду, — заупрямился Иннегард.
— Тогда ты выйдешь отсюда в сопровождении палача.
На встревоженный и вопросительный взгляд Гилэстэл веско произнес:
— Барон утвердил тебе смертный приговор. И отказался объявить помилование.
Красавчик сглотнул и бессильно опустился на жесткое арестантское ложе.
— Отец…
— Отец отрекся от тебя, Иннегард. Тебе отрубят голову. Утром. Похороны — твои и твоего брата — тоже состоятся завтра. Барон, как оказалось, не настолько расточителен, чтобы тратиться на них дважды.
Осознание услышанного длилось несколько минут. И вдруг Иннегард расхохотался. Он смеялся, как сумасшедший, задыхаясь в приступах хохота, стуча кулаками по нарам, по стене. Астид недоуменно переглянулся с Гилэстэлом.
— Папенька… папенька всегда называл… называл меня «безголовым»! — сквозь хохот различили они слова Иннегарда. — Безголовым!
Неуместное веселье прервалось так же внезапно, как и началось. Иннегард перевел дух.
— Как только на свет появились мои братья, он прилепил мне это прозвище, — с горькой иронией усмехнулся он. — Я, видно, и в самом деле глуп, раз вернулся сюда. Не надо было этого делать. Но мне так хотелось, чтобы он мной гордился, уважал меня хоть немного. Чтобы хоть кто-то, хоть кто-то не считал меня за недоумка, способного лишь портить девок, пить и драться. Это не от глупости, не от злости, а от бессилия. От невозможности или избавиться от этого проклятья, или научиться жить с ним.
— Ты далеко не глуп, Иннегард, — Гилэстэл подошел вплотную, глядя на полуэльфа сверху вниз. — Ты всего лишь хотел, чтобы тебя поняли и приняли таким, какой ты на самом деле. Но индюку не понять журавля в небе. Потому что индюк не умеет летать. Ты — журавль на птичьем дворе, Иннегард. Что тебе делать тут? Тебе нужна своя стая, в которой ты будешь среди равных.
— Балаган, что ли? — широко усмехнулся Иннегард. — Театр уродов? Я и так провёл там целый год.
— Разве я похож на шута? — спросил князь.
— Как можно, Ваша светлость, — насмешливо опроверг его слова полуэльф. — Такой солидный и благородный вельможа не может быть шутом.
— Дело не в титулах. Совсем не в них. Астид, покажи ему.
Гилэстэл отступил в сторону. Иннегард покосился на стоящего неподалеку полукровку. Фигура Астида вдруг странно дрогнула, поплыла зыбким туманом, и вновь сгустилась. Насмешливая улыбка Иннегарда сменилась испуганно-удивленным выражением лица. Перед
