— Почему вы грустны? Что-то случилось с папой?
Графиня с ласковой грустью посмотрела дочери в глаза и сказала:
— Нет, что ты, с папой все хорошо. Я пришла за тобой, чтобы сказать — к нам приехала Айрин.
Тревогу и обеспокоенность смело как метлой, Ральдина с радостным визгом повисла у графини на шее и, не дав ей прийти в себя после своих объятий, бросилась к двери:
— Где она?! В розовой гостиной или у тебя?
Графиня едва успела поймать дочь за руку.
— Постой, подожди. Я должна тебе еще кое-что сказать. При встрече с ней не шуми и будь к ней, пожалуйста, особенно добра.
Глаза Ральдины удивленно распахнулись.
— Мама, о чем ты говоришь?
Графиня тяжело вздохнула и, сжав ладони дочери в своих руках, веско произнесла:
— Отец и братья Айрин погибли, она с трудом смогла спастись сама, переодевшись в монашескую рясу и с помощью лана Литарда убежав из замка. Лошади у них пали почти сразу, и им несколько дней пришлось идти пешком. Девочка устала и напугана, кроме того, она очень сильно переживает смерть своих родных. Будь деликатна, доченька, не набрасывайся на нее сразу, хорошо?
На лице Ральдины отразились ужас и потрясение. «Неужели отца Айрин больше нет в живых, этого просто не может быть, она ведь его так любила… — подумала она. — О боже! Ведь Ласло и Изгард тоже погибли. Какой ужас!»
Девушка в неосознанном порыве бросилась матери на грудь, но тут же ей пришла в голову мысль: «А как же там Айрин? Ей ведь сейчас страшно плохо».
Не дав слезам прорваться, Ральдина оторвалась от матери и спросила:
— Так где же Айрин?
— В розовой гостиной, — ответила графиня. — Будь деликатна, дочь, будь деликатна, — поспешно бросила она ей вслед, но последние слова ее разбились о захлопнувшуюся тяжелую дверь, вряд ли будучи услышанными.
— Война похожа на мерзкую, ненасытную, злую женщину, — произнесла графиня со слезами в голосе, посмотрев на застывшего в немом сочувствии целителя. — Сначала Хорни… а теперь еще и Гросбери.
Графиня отвернулась, пряча слезы. Дементос попытался ее успокоить, изо всех сил стараясь говорить при этом твердо:
— Не плачьте, ваше сиятельство. Вы правы, война — это мерзкая, вечно голодная старуха. Но нет ведь еще никаких свидетельств, что Хорнблай стал ее жертвой. Нет никаких свидетельств, что он мертв.
— Да, и нет никаких свидетельств, что он жив, — тихо произнесла графиня Лондейл, кусая губы.
Дементос замер в молчаливом сострадании, он мог вылечить тело, но никак не душу. Впрочем, графиня сумела взять себя в руки. Украдкой вытерев слезы, она тяжело вздохнула:
— Мне надо идти к девочкам, они ведь еще так молоды и ранимы. Окажите мне любезность, Дементос, расскажите графу о приезде Айрин и о судьбе… ее семьи.
— Хорошо, ваше сиятельство. — Дементос поклонился и, немного подумав, добавил: — Графу будет тяжело это слышать.
— Как и всем нам, — тихо прошептала старая графиня, — как и всем нам.
У самых дверей розовой гостиной Ральдина вспомнила-таки о советах матери. Остановившись и с трудом успокоив всполошенное дыхание, она степенно вошла в комнату, искренне желая действовать в соответствии с инструкциями графини. Но, увидев родное усталое лицо, заглянув в синие, проникнутые болью глаза, она забыла обо всем и, бросившись к подруге, порывисто ее обняла.
Айрин хорошо держалась все это время, старик барон был бы доволен своей дочерью, если бы остался жив. Ни одной слезинки, ни одной жалобы, ни одного стона не слетело с ее губ за все дни тяжелого и опасного бегства. С гордо поднятой головой вошла она в графский дворец, сухим и холодным голосом смогла рассказать графине о несчастье, приключившемся с ее семьей, и ни разу не дрогнула. Но объятия Ральдины и теплое облако сопереживания ее горю, исходившее от подруги, растопили лед. Долго сдерживаемые чувства прорвали плотину и разлились по ее груди, взрывая мир и выворачивая его наизнанку.
Опустившись на диван, девушки зарыдали, заплакали навзрыд, одновременно утешая друг друга и плача от этого еще сильнее. То одна, то другая начинала что-то бессвязно говорить, но новый поток слез прерывал объяснения. На шум прибежали испуганные служанки, однако умудренная опытом графиня успела остановить их у самой двери.
— Не мешайте, — сказала она им, — лучше подготовьте для баронессы горячую ванну, свежее белье и платье. И пусть поставят еще одну кровать в комнате Ральдины, девочкам в первое время будет легче, если они будут вместе.
Успокоенные служанки бросились выполнять отданные им распоряжения. А графиня, осторожно заглянув в гостиную и еще раз убедившись, что девочек сейчас лучше оставить одних, тихо прикрыла дверь, ведь ей нужно было еще проверить, как устроили лана Литарда.
— А этот жирдяй неплохо устроился, — заявил Гарт, взвесив в руке массивный серебряный кубок. — На серебре жрал, на серебре пил — разбогател за солдатский счет, собака.
— О мертвых можно говорить только хорошее или вовсе не говорить, — заметил Рустам, оглядываясь по сторонам.
А посмотреть было на что. Их прежний капитан жил на широкую ногу и ни в чем себе не отказывал. Всего в двадцати шагах от его кабинета стояли казармы, в которых люди умирали от истощения. А здесь смотри-ка — полный шкаф серебряной посуды, на стенах развешаны гобелены, на полу пушистый ковер. Видно, и в самом деле разбогател за солдатский счет.
— Почему это вдруг только хорошее или ничего? — заинтересовался Гарт.
— Да пословица такая есть, — машинально отозвался Рустам.
Гарт на мгновение задумался и мотнул головой:
— Глупая пословица. Это, наверное, в твоем мире так говорят. Нет, братец, у нас с этим проще. Как ты жизнь проживешь, так тебя после смерти и назовут.
— Тоже верно, — не стал спорить Рустам, думая о своем. — Слушай, Гарт, черт с ним, с капитаном, ты мне лучше скажи, что нам дальше делать. Полк это не пул, тут все намного сложней.
Гарт отложил в сторону кубок и посмотрел на друга.
— Ну для начала нужно, чтобы этот полк был, — Увидев недоумение на его лице, он пояснил: — Нет у нас с тобой полка. Есть лишь несколько сотен мужиков, которые если оружие в руках и держали, то лишь на ярмарке для потехи.
— Спасибо, успокоил, — буркнул Рустам.
— А ты не красна девица, чтобы тебя успокаивать, — отрезал Гарт. — Ты теперь полком командуешь и, значит, трудностям в глаза должен смотреть, а не ныть, как баба.
— Это я-то ною, как баба?! — вскинулся Рустам. Несколько секунд они мерились взглядами. Рустам первым махнул рукой и понурился: — Ты прав, я ною. Но это от отчаяния, руки опускаются, как подумаю о том, что предстоит сделать.
