Она осеклась и смолкла, ломая руки. Должно быть, я выпучил на нее глаза как помешанный. Между нами воцарилась тишина, наполненная соленым дыханием моря и криками чаек. Я сам не заметил, как поднялся с кресла, но, опомнившись, увидел, что стою у окна, спиной к королеве, и гляжу на небо. Подо мной кружились и стенали на ветру чайки, а глубоко внизу, у подножия башни, бился о камни и пенился прибой. Для меня сейчас ничего не существовало. Я с такой силой надавил ладонями на край каменного подоконника, что, отняв, увидел на них две белые, бескровные полосы. И только тогда, растирая руки, обернулся лицом к королеве. Она тоже сумела овладеть собой, черты ее как бы окаменели, лишь одна рука нервно перебирала складки платья…
Я спросил без околичностей:
— Ты сможешь уговорить короля, чтобы он отдал мне младенца?
— Нет. Едва ли. Не знаю. — Она сглотнула. — Я, разумеется, могла бы попытаться, но…
— Тогда зачем было посылать за мной, если убедить короля не в твоей власти?
Без кровинки в лице, сжав губы, она смотрела мне прямо в глаза.
— Я думала, если ты согласишься, ты мог бы». попробовать..
— Я теперь бессилен воздействовать на Утера. Тебе ли не знать этого. — И с горечью добавил: — Или ты рассчитываешь, как прошлый раз, на вмешательство магии, будто я какая-нибудь старуха колдунья или деревенский друид? Право же, госпожа... — Я не договорил. Я увидел боль в ее глазах и скорбно поджатых губах и вспомнил о бремени, которое она носит. Гнев мой погас. Я поднял руку и миролюбиво произнес: — Хорошо, Игрейна. Если это в человеческих силах, я добьюсь от него согласия, пусть даже мне понадобится самому говорить с ним и напомнить о данном мне обещании.
— Обещании? Он тебе что-то обещал? Когда же?
— Когда в первый раз послал за мною и поведал мне о своей любви к тебе, он тогда поклялся, что подчинится мне во всем, если только желание его будет удовлетворено. — Я улыбнулся. — Он просто хотел этим подкупить меня, но мы заставим его исполнить королевское слово.
Она принялась было благодарить меня, но я ее остановил.
— Нет, нет, повремени с благодарностью. Я еще, может статься, ничего от короля не добьюсь; ты ведь знаешь, что любви он ко мне не питает. Ты правильно поступила, что пригласила меня тайно, и поступишь еще правильнее, если утаишь от него наш разговор.
— От меня он ничего не узнает.
Я кивнул.
— А теперь ради собственного спокойствия и благополучия ребенка забудь страхи. Предоставь все мне. Даже если нам не удастся убедить короля, клянусь, что, куда бы ни отдали мальчика, я всегда буду наблюдать за ним. Он вырастет в безопасности и получит воспитание, какое надлежит королевскому сыну. Это тебя удовлетворит?
— Да, если не будет иного выхода.
Только теперь она облегченно перевела дух и поднялась с кресла, двигаясь с изяществом, несмотря на грузную фигуру, прошла в конец длинной комнаты и встала там у окна. Я не последовал за ней. Постояв спиной ко мне несколько мгновений, она обернулась. На лице у нее была улыбка. Она жестом пригласила меня подойти. Я повиновался.
— Ответь теперь на один мой вопрос, Мерлин.
— Если сумею.
— В Лондоне, когда мы беседовали с тобой и ты обещал, что привезешь ко мне в Тинтагел короля, ты вел речи о короне и о мече, на алтаре стоящем, подобно кресту. Я все время об этом думаю. Чья это была корона, явленная в твоем видении? Моя? Или это означало, что мой сын, этот ребенок, доставшийся такой дорогой ценой, будет королем?
Мне следовало ответить ей так: «Не знаю, Игрейна. Если мое видение истинно, если я настоящий прорицатель, то быть ему королем. Но провидческий дар покинул меня, я больше не слышу голосов в ночи и в игре огня, я опустошен. Я могу теперь только, как ты, делать свое дело и положиться на время. Все равно пути назад нет. Бог не допустит, чтобы столько смертей было принято впустую».
Но она смотрела на меня страдальческими глазами матери, и я сказал:
— Он будет королем.
Она склонила голову и так постояла несколько мгновений, разглядывая солнечные квадраты на полу и словно бы не размышляя, а прислушиваясь к тому, что свершается в ее теле. Потом опять посмотрела мне в лицо.
— А меч на алтаре?
Я покачал головой.
— Я не знаю, госпожа. Это еще не сбылось. Если мне дано будет знать, я узнаю, когда настанет время.
Она протянула руку.
— Еще одно... — По ее голосу я угадал, что этот вопрос для нее самый важный. И на всякий случай приготовился солгать. Она проговорила: — Если этого сына мне суждено лишиться… Будут ли у меня другие, Мерлин?
— Это уже три вопроса, а не один, Игрейна.
— Ты не хочешь ответить?
Я сказал это, просто чтобы выиграть время, но в глазах ее выразилось столько тревоги и опасения, что я с облегчением признался:
— Рад бы ответить, госпожа, но я не знаю.
— Как это? — резко спросила она.
Я пожал плечами.
— Опять-таки не могу тебе ответить. Дальше, чем этот мальчик, которого ты носишь, мне ничего не открылось. Но можно заключить, раз ему суждено стать королем, что других сыновей у тебя не будет. Дочери — может быть, тебе в утешение.
— Я буду молиться об этом, — просто сказала она, повела меня обратно в башню и жестом пригласила сесть — Не выпьешь ли теперь со мной кубок вина перед уходом? Боюсь, я оказала тебе дурной прием, а ведь ты проделал ради меня такой трудный путь. Но я места себе не могла найти, пока не поговорила с тобой. Посиди теперь со мной немного и расскажи, что у вас слышно.
И я остался у нее еще на некоторое время и, изложив ей свои скудные новости, поинтересовался, куда направился Утер со своим войском. Она рассказала мне, что он держит путь не в столицу свою Винчестер, как думал я, а на север, в Вирокониум, куда он созвал на совет вождей и малых властителей севера и северо-востока. Вирокониум — старинный римский город на границе Уэльса, защищенный горами Гвинедда от немирного Ирландского берега. В те времена он еще оставался торговым центром и дороги, к нему ведущие, поддерживались в хорошем состоянии. Оставив позади Думнонию и перейдя Глевумский мост, Утер мог довольно быстро передвигаться к северу. Если погода удержится и в пути будет все спокойно, он еще, глядишь, и вернется к королевиным родинам. На Саксонском берегу, по словам королевы, было сейчас тихо; после победы Утера под Виндокладией незваные гости отступили и принуждены были пользоваться гостеприимством своих соплеменников — союзных саксов. А с севера вести приходили сбивчивые, но король опасался к весне совместных наступательных действий со стороны пиктов Стрэтклайда и заморских пришельцев — англов; совет в Вирокониуме и был назначен с целью выработать какой-нибудь общий план обороны.
