Трифена неуверенно убирает руки от лица, отводит их за спину, пытается сесть прямо. Я понимаю — ей это тяжело, непривычно. Держать гордо поднятую голову в церкви, перед мужчиной, перед господином с палкой в руке, перед иконой за моей спиной,… все рефлексы против. Сочувствую. Но, детка, в цирке и не такое с рефлексами делают. Здоровенные тигры прыгают с тумбы на тумбу через огонь. Просто от дрючка дрессировщика. Но я — добрый, мягкий, интеллигентный человек, ни огня, ни прыжков — заставлять не буду.
Девушка неуверенно отводит руки за спину. Как показал наш недавний опыт: на время обучения обучаемую надо связывать. Как младенцев пеленают. Связывать ей кисти — нельзя. Опояска не очень подходящий инструмент. Если связать сильно, то перекрою кровообращение, если слишком слабо — она легко вырвется. В «Святой Руси» обычно вяжут не за кисти, а за локотки. Меня самого так в самом начале увязывали.
А тут я просто повторяю проделанное сутки назад с её батюшкой — накладываю её предплечья друг на друга, так что пальцы одной руки почти достают до локтя другой, и приматываю их друг к другу по всей длине своей опояской.
Узенький ремешок — универсальное воспитательное приспособление. В отношениях со «святым отцом» — помогло. Поможет и в отношениях с его дочерью. «Святоотеческое наследие», так сказать.
Девочка снова начинает скулить, опускать голову. И получает полновесный щелчок по лопаткам.
— Я просил тебя сидеть прямо. Ты не слушаешься меня. Как я вижу, тебя хочется, чтобы тебя наказали.
Ну вот, спинку держит — теперь другое дело. Подходит Сухан, тащит кучу каких-то тряпок, белых с золотым шитьём, цветных… И пару кувшинчиков. Открыл-таки ризничную. А в одном кувшинчике-то — вино. То самое, что будет при случае претворяться в кровь Христову. Но пока на вкус вполне приличное. Покойничек, похоже, имел тайничок от жены в производственных помещениях. Но-но, Ванюша, не увлекайся. Пара глотков и хватит. Алкоголь в такой ситуации… Тут чисто миллиметрическая работа получается. Даже — микрометрическая.
А во второй посудинке? А тут у нас маслице, елей церковный. Помню-помню. Мне таким в Киеве задницу мазали. Там помогло и здесь пригодится. Обмакнём-ка в него посошок мой берёзовый. Для запаха. Запах приятный, девушки любят, когда хорошо пахнет. И ещё ей надо дать вина. Немножко, чисто «для сугреву».
Я подымаю голову девушки за подбородок, запрокидываю ей лицо и вливаю между дрожащих губ тёмно-красную струйку виноградного вина. Похоже, именно этот, вспомненный отцом Геннадием кувшинчик, и использовал покойник вчера в качестве приманки для меня — в «кошёлке» кувшина с вином мы не нашли.
Она дёргается, выплёвывает, захлёбывается, пытается вывернуться. Вино выливается на её лицо, на шею, на грудь. Приходится отставить кувшин в сторону и взять снова палку. Она пытается откашляться, отдышаться. Наконец начинает что-то говорить… И получает щелчок по лицу.
— Ты плохая. Ты меня не слушаешься. Ты глупая, бестолковая и неловкая. Ты даже пить нормально не можешь. Но главное — ты не исполняешь мои просьбы. Я — просто прошу, а ты — не делаешь. Ты заслуживаешь наказания. Я добрый, я мягкий, я не хочу делать тебе больно. Но мне приходиться. Потому что ты непослушная. Потому что в тебе нет смирения. Ты дерзишь мне. Тебя плохо учили. Теперь я вынужден преподать тебе урок.
Каждая фраза сопровождается щелчком. По скулам, по плечам, по грудям, животу, бёдрам. Спокойно, Ванюша. Тут нельзя увлекаться. Серия моих ударов вызывает серию её усиливающихся взвизгов. Усиление её громкости провоцирует меня на увеличение силы и частоты ударов. А этого делать нельзя. Здесь же «Святая Русь», а не экзотические игры 21 века. У неё же реально нет никакой защиты. Хотя бы на уровне где-то существующих умозрительных общественных норм. Ни её добровольность, ни безопасность — никого не волнует. Меня же, блин, никто и ничто не остановит! А свихнуться по теме садизма мне не интересно. Да и вообще — хоть по какой теме! Может, ну её? Развязать, отпустить? — Уже поздно, «дорогу осилит идущий». Придётся дойти до конца. Или, хотя бы, до удобного места съезда.
— Почему ты выплюнула вино, которым я с тобой поделился?
— Это церковное вино! Его нельзя пить! Я подумала…
Новый щелчок по ягодице. Я постепенно перешёл к ней за спину. Медики, при проведении уколов «внутримышечно», различают по три области на каждой ягодице. А я в этой ситуации вижу 18. Это важно, потому что удары не должны наноситься в одно и то же место. Простой щелчок вызывает короткий болезненный импульс, потом — прилив крови, ощущение жжения. Если попасть снова в то же самое место — восприятие будет другим. Несколько, даже лёгких ударов в одну точку, приведут к серьёзному разрыву кровеносных сосудов, подкожной или внутренней гематоме, длительным болям. А оно мне надо? Портить девочку я не хочу — только обучение подчинению. Подчинению мне.
— Тебе незачем думать. Господин — я. Я решаю. Тебе достаточно повиноваться. Освободи голову, выбрось сомнения, тревоги. Для тебя больше нет законов, правил, обычаев. Только один закон — моя воля. Для тебя больше нет страха, только один страх — расстроить меня. У тебя больше нет стыда, только один стыд — не исполнить слова моего. Только это — беда твоя. Только опечалить меня — твоё горе. Поняла?
— Но ведь…
Новый удар.
— Я спросил, ты не ответила. Это очень дурно с твоей стороны. Ты поняла?
— Д-да. Господин.
— Хорошо. Поднимись на колени.
А вот это моя ошибка. Чётче, Ванюша. Она сидела на пятках. После моей команды Трифена несколько замешкалась. И я автоматически стукнул её по косточке лодыжки. Девка взвыла. Ну, естественно — у меня удар по лодыжкам поставлен по воспоминаниям о Савушкиных приёмах. Но здесь же не палаческий застенок, а просто приведение к подчинению молоденькой девчонки! Зря я так. Но как сразу шустрее она стала двигаться!
— Раздвинь коленки. И пятки. Шире. Ещё. Ты удручающе непослушна. Ты опечалила меня. Мне снова придётся тебя наказать.
— Нет! Не надо, господин! Я сделаю!
Сесть в шпагат здесь мало кто может. Вот и у неё до пола остаётся ещё ладонь. Но уже хоть что-то. Видно, как дрожат от напряжения мышцы на внутренней стороне бёдер возле паха. Осторожно веду дрючок вверх от её коленки по этому дрожащему телу. Дрожащему от мышечного напряжения, от напряжения душевного, от напряжённого ожидания новой боли. Дрючок оставляет на смуглой нежной коже след — полоску церковного масла. Доходит до самых кудрявых волосиков. Осторожно касается завитушек, раздвигает их, сдвигаясь в середину, очерчивая контур женского тела, прикасаясь к чувствительной коже под волосами…
