— Нет, я видел факиров, которые умели имитировать смерть до такой степени, чтобы превращаться в мумию. В своих записях Морли рассказал, что к находке фон Лорфмона прилипло много водорослей, обитающих только на самом дне океана. Да и породу дерева фон Лорфмон затруднился назвать, хотя он один из крупнейших знатоков флоры. И в его заметках снова и снова подчеркивается необычайный возраст находки. По его мнению, невозможно установить, сколько лет этой мумии, но он уверен, что она пролежала в бездне морской не тысячи, а миллионы лет!
Мы должны смотреть фактам в лицо. Вы определенно убеждены, что на фотографии Катулос, а подделка тут почти невозможна. Исходя из этого, можно с уверенностью утверждать: Скорпион никогда не умирал, просто многие века тому назад его поместили в футляр для мумии, и все это время в нем каким-то образом поддерживалась жизнь. А возможно, он умер, а после его воскресили! Если рассматривать любое из этих предположений в холодном свете здравого смысла, оно кажется абсолютно невероятным. Неужели мы оба сошли с ума?
— Попробовали бы вы когда-нибудь гашиш, — мрачно ответил я. — Поверили бы во что угодно. Посмотрели бы хоть разок в жуткие глаза чародея Катулоса, глаза рептилии, — перестали бы сомневаться, что он одновременно и жив, и мертв.
Гордон выглянул в окно, его волевое лицо казалось совершенно изможденным в сером рассвете.
— В любом случае, — заключил он, — до восхода солнца я намерен тщательно обыскать два места: антикварную лавку Камоноса и дом на Сохо.
Глава четырнадцатая
ХВАТКА СКОРПИОНА
Но гордых башен страшен вид:
С них исполинша-смерть глядит.
Эдгар ПоХансен улегся на кровать и задремал, а я знай себе мерил шагами комнату. Прошел еще один день, и уличные фонари опять замерцали в тумане. Странно действовали на меня их огни. Они представлялись твердыми волнами энергии, бьющимися в мою голову, проникающими внутрь. Они скручивали туман в удивительные фигуры. Как много ужасающих сцен пришлось осветить этим огням рампы в театре, который зовется лондонскими улицами! Я прижал ладони к пульсирующим вискам, пытаясь вызволить мысли из хаотических лабиринтов.
Я весь день не видел Гордона. Пытаясь разгадать загадку «Сохо, сорок восемь», он в первых лучах рассвета ушел организовывать обыск в этом доме, а меня оставил здесь под охраной Хансена. Гордон опасался покушения на мою жизнь, кроме того, он считал, что мне лучше не рыскать по знакомым притонам: это может насторожить наших врагов.
Хансен храпел. Я сел и начал разглядывать турецкие домашние туфли у себя на ногах. Зулейка тоже носила турецкие туфельки — как часто она появлялась в моих беспокойных снах, скрашивая своими чарами самые прозаические вещи! Она улыбалась мне в тумане, глаза светились ярче фонарей, призрачные шаги эхом отдавались в отравленных клетках моего мозга.
Эти шажки выбивали бесконечную дробь, привлекая мое внимание и завладевая им, и вот уже кажется, будто их эхо сливается со звуками в коридоре за дверью. Я застыл, весь обратился в слух. Внезапно в дверь постучали, и я вздрогнул.
Хансен не проснулся. Я быстро пересек комнату и настежь распахнул дверь. Коридор наполняли причудливо кружащиеся клочки тумана, и за ними, точно за серебристой завесой, я увидел ее. Зулейка стояла передо мной, это ее волосы блестели, ее алые губы полураскрылись, и ее громадные темные глаза смотрели на меня.
Я молчал, словно язык проглотил, а она поспешно оглядела коридор, шагнула в комнату и затворила дверь.
— Гордон! — прошептала она взволнованно. — Твой друг! Он во власти Скорпиона!
Хансен проснулся и вытаращил глаза от изумления. Зулейка не обращала на него внимания.
— И еще, Стивен! — воскликнула она, и слезы выступили на глазах. — Я изо всех сил старалась достать еще немного эликсира, но ничего не вышло!
— Неважно. — Я наконец обрел дар речи. — Расскажи, что с Гордоном.
— Он вернулся в лавку Камоноса один, а Хассим и Ганра Сингх схватили его и доставили в дом Хозяина. Сегодня вечером у Скорпиона соберется целая толпа, чтобы принести Гордона в жертву!
— В жертву?! — У меня в жилах застыла кровь. — Неужели нет пределов этой мерзости? Зулейка, скорей говори, где дом Хозяина!
— Сохо, сорок восемь. Ты должен сообщить в полицию, но самому тебе идти нельзя.
Хансен вскочил, готовый действовать, но я повернулся к нему. Теперь я соображал совершенно трезво, или мне так казалось. Трезво и неестественно быстро.
— Подождите! — бросил я Хансену и снова повернулся к Зулейке. — На который час назначено жертвоприношение?
— Это случится, когда луна поднимется в зенит.
— То есть всего за несколько часов до рассвета. Еще есть шанс спасти его. Но, если окружить дом и напасть, они убьют Гордона прежде, чем мы до них доберемся. И одному Богу известно, какие дьявольские козни ожидают всякого, кто туда приблизится.
— Не знаю, — вдруг воскликнула Зулейка. — Я должна возвратиться, не то Хозяин меня убьет.
Как только она произнесла эти слова, мной овладела жгучая ярость.
— Никого твой Хозяин не убьет! — заорал я, высоко поднимая кулаки. — Он умрет еще до того, как порозовеет небо! Клянусь всем праведным и неправедным!
Хансен непонимающе уставился на меня, а Зулейка даже отшатнулась, когда я к ней приблизился. В моем изнуренном наркотиками мозгу внезапно вспыхнул свет истины.
Я знал, что Катулос — гипнотизер и полностью раскрыл секрет власти над сознанием и душами других людей. И я понял, наконец, причину его страшного господства над этой девушкой. Гипноз! Как змея зачаровывает и привлекает птицу, так и Хозяин держит при себе Зулейку с помощью невидимых оков.
И только одно могло разрушить эту власть: гипнотическая сила другого человека, более мощная, чем влияние Катулоса. Я положил руки на изящные девичьи плечи, повернул Зулейку к себе.
— Зулейка, — твердо произнес я, — здесь ты в безопасности. Больше не придется возвращаться к Катулосу. Ты свободна.
Но еще прежде, чем я начал внушать, я уже понял: ничего не выйдет. В ее глазах жил необъяснимый страх, и она забилась в моих объятиях.
— Стивен, ну, пожалуйста, отпусти меня! — взмолилась она. — Я должна… Должна…
Я подтащил ее к кровати и попросил у Хансена наручники. Он с нескрываемым удивлением достал их, я приковал тонкое запястье Зулейки к спинке кровати. Девушка плакала, но не сопротивлялась, ее прозрачные глаза взирали на меня с мольбой.
Я страдал, навязывая ей свою волю, но иного выхода не видел.
