Трасик с трудом подбирал слова, пытаясь донести свои мысли до кудесницы Ангельды. Кудесница слушала его внимательно, но по ее сухому лицу трудно было понять, что она думает в эту минуту. А ведь на ней лежала не меньшая ответственность за этот мир, чем на Трасике, ставшем благодаря ее то ли ошибке, то ли озарению Макошиной ведуньей Синильдой. Он дорого бы дал сейчас, чтобы заглянуть в ее глаза, однако взор кудесницы был устремлен вниз, на украшенный священными знаками подол платья. Возможно, в этих знаках она пыталась отыскать ответ на вопросы, мучившие их обоих.
– Спроси у нее, – проговорила вдруг она хриплым голосом.
– У кого? – растерянно переспросил Трасик.
– У своей матери, и ее ответ будет ответом богини Макоши.
Трасик сглотнул слюну, подступившую к горлу. Ему вдруг стало страшно. Он буквально взмок от ужаса. Говорить с ушедшими в страну Вырай дозволялось немногим. Да и то, если была полная уверенность, что ушедший попал в страну Света, а не в страну Забвения. А вот у Трасика такой уверенности не было, не могло быть ее и у кудесницы Ангельды. Так почему же она толкает его на столь опасный шаг?
– Иного выхода у нас нет, – тихо ответила она на его незаданный вопрос и впервые глянула Трасику прямо в глаза. В глазах кудесницы тоже был страх, и это неожиданно успокоило князя. С кудесницей Ангельдой они связаны одной веревочкой, и его поражение станет и ее поражением. Она ничего не сказала ему по поводу гана Карочея, да и кто он такой, этот жалкий скиф, чтобы говорить о нем в тот момент, когда решается судьба мирозданья и спор идет между богами?
– А вправе ли ведунья Макоши карать кудесника Велеса? – задал он наконец вопрос, самый важный и давно мучающий его.
– Вправе, – твердо проговорила Ангельда. – Ибо женское начало старше мужского. Этого мира не было бы без участия Рожаниц, вечных спутниц бога Рода. А богиня Макошь – воплощение одной из них. И как одна из Рожаниц, она Чернобогу не только жена, но и мать. А любая мать вправе спросить с оступившегося сына. Но ты, Синильда, должна услышать ее голос. Ибо это будет ответ и на мои, и на твои вопросы.
– А где я должен услышать ее ответ?
– Здесь, пред идолом богини.
Трасик почему-то боялся этого высеченного из дерева лика Макоши. Он испугался его с первого взгляда, во время посвящения, когда стоял перед идолом обнаженным, переступая от испуга по холодному полу негнущимися ногами, а четыре ведуньи держали за углы покрывало, растянутое над его головой. А потом это покрывало опустилось на него, отрезав от мира. Трасик тогда пришел в ужас. На миг ему показалось, что он умер и уже никогда не увидит белого света, ибо место его обитания отныне – страна Забвения. И когда он готов был уже закричать от страха, стеснившего грудь, покрывало сдернули с его головы, а к дрожащим губам поднесли дурманящее питье. Пил он и сейчас, но вокруг не было ведуний. Чашу с дарами богини ему подала сама кудесница. И он содрогнулся от отвращения, сделав первый глоток, а потом с жадностью допил остальное. Он уже не раз испытывал это состояние отрешенности от земных забот, когда даже собственное тело кажется чужим, а освобожденный дух парит под сводами капища в поисках правды, доступной лишь тем, кто способен ее понять. Ангельда уже покинула зал, оставив Трасика один на один с идолом. Волшебное питье приглушило его страх, и он теперь без смущения вглядывался в лик богини. В какой-то миг ему показалось, что этот лик дрогнул. Он отшатнулся и, запутавшись в подоле платья, упал и уже с полу наблюдал, как идол обретает знакомые черты. Он действительно увидел свою мать, но не на месте идола, а где-то выше, и устремился было к ней не столько телом, сколько душой. Но, видимо, их разделяло слишком большое расстояние. Однако он услышал, как она произнесла:
– Утоли его жажду. Утоли.
Трасик вскрикнул от ужаса и потерял сознание.
Кудесник Гордон слегка удивился, увидев среди волхвов Чернобога кудесницу Ангельду. Первая Макошина ближница редко посещала обитель Велеса, и почти всегда ее приход был связан с каким-то важным событием, способным изменить очень многое как в судьбе отдельных людей, так и в судьбах мира. По сосредоточенным лицам Завида и Благовида кудесник без труда определил, что случилось нечто из ряда вон выходящее, поставившее в тупик не только Ангельду, но и всех ведунов Чернобога. Гордон бросил беглый взгляд на деревянный лик идола, возвышающегося посреди огромного зала, но ничего примечательного в нем не обнаружил. Бог, заросший серебряной бородой, сохранял полную невозмутимость, в отличие от своих взволнованных ближников, нестройной толпой стоящих у его ног. Взоры всех собравшихся устремлялись на Гордона, и в этом не было бы ничего странного, если бы в этих глазах не отражались удивление и страх. Слегка растерявшийся кудесник невольно обернулся, пытаясь обнаружить за спиной объект столь пристального внимания, чем вызвал ропот собравшихся.
– Она зовет тебя, кудесник, – сказал чуть треснутым голосом Завид.
– Кто она? – с ненавистью глянул на своего извечного соперника Гордон.
– Тебя зовет устами умершей ведуньи Синильды сама богиня Макошь.
Гордон ошалело глянул на Ангельду, произнесшую эти слова. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь покойная княгиня и зачем ей вдруг понадобился бывший любовник. И вообще, с каких это пор ушедшие в страну Вырай стали призывать к себе живых? А главное, почему все решили, что устами этой безумной вдруг станет говорить сама Макошь? Кудеснику очень хотелось выплеснуть свое раздражение и недоумение на головы собравшихся, но он сдержался. Следовало сохранять достоинство первого ближника, тем более перед ликом самого Чернобога.
– Кто слышал слова давно покинувшей нас ведуньи? – строго спросил Гордон.
– Их слышала ее дочь, – спокойно отозвалась Ангельда.
– Какая еще дочь?! – раздражение кудесника все-таки прорвалось наружу и эхом отозвалось под сводами капища.
– Та самая, с которой ты снял покрывало во время черного обряда, – тихо, но веско произнес Завид.
Гордону вдруг стало душно, рука его невольно потянулась к вороту рубахи, но остановилась на полпути. Он вдруг почувствовал, что душит его ожерелье кудесника Чернобога и это его он сейчас хочет сорвать. Гордона бросило сначала в жар, потом в холод. Тогда, пятнадцать лет назад, он усомнился в силе Волосатого. Тому было много причин. Но главная – непомерно раздувшееся самомнение. В какой-то миг ему показалось, что он способен управлять богами и обделывать с их помощью свои дела. Впрочем, этот миг длился достаточно долго, так долго, что он сумел добиться женщины, которой жаждал обладать, и самого высокого ранга посвящения. Над страхами других людей он просто смеялся. И охотно внимал речам своих новых друзей, называвших Чернобога деревяшкой. Увы, тогда он еще не знал, что за все в этом мире приходится платить. И не только монетами. Он вдруг увидел пухлые губы Синильды, раскрытые словно для поцелуя, и почувствовал запах, исходящий от ее тела и дурманящий голову.
