— Привыкай, — в шелковистом голосе прозвучала издёвка. Легко говорить, его могущество здесь беспредельно! — Привыкай к самостоятельности.
Горло тоже печёт, но говорить могу. Надо пообвыкнуть, приспособиться. Выгадать время.
— Ты что, решил поделиться всеми знаниями? — со мной случился новый приступ детского любопытства. — И через несколько лет я буду таким же, как ты, о, мой наставник? Так вот, почему ты поведал мне столько…
— Размечтался! — сурово отшил меня тот. — Ещё чего не хватало, преемников разводить! Сначала учи их, затем лечи их…
— Жестоко…
— Ты собираешься выпускать свою птицу или тебе здесь понравилось? И хватит жмуриться. Это входит у тебя в привычку.
Пришлось повиноваться и открыть глаза. Раз юмеми убеждён, что это не опасно…
Сказать по правде, понравиться здесь могло только одному человеку. Моему слуге. Всё-то он жалуется, что его, старика, следует содержать в тепле и уюте, завёртывая в толстые покрывала и прикладывая нагретые кремни к больной пояснице. Вот тепла и чёрных кремней здесь было предостаточно! Я стоял на вторых, а первое изливалось на меня откуда-то сверху, куда я боялся посмотреть, вместе с потоками ярчайшего света. И всех звуков — едва слышное потрескивание вокруг, словно то один, то другой камень не выдерживает, раскалывается от жара. Но если бы это соответствовало действительности, я бы, наверно, давно уже…
— Что это за мир? — спросил я у невидимого Ю.
— Пограничный мир Юме, — по своему обыкновению, доступно объяснил тот.
— Пограничный между чем и чем?
— Между тем и этим. Мир, где существуют лишь две стороны, которые он разделяет и, в то же время, объединяет, и они могут являться чем угодно. Например, прямыми противоположностями, как огонь и лёд. Но в подобном месте ты бы, пожалуй, не выжил… Я выбрал относительно безобидное сочетание.
— Сочетание сторон? Тепло и камень? — догадался я.
— Не совсем. Твердь и то, что лишено твёрдости. Последнее ты ощущаешь как тепло и свет, согласно своему разумению. Но сейчас важнее поверхность между ними. Между тем, что имеет форму и материальное воплощение, и тем, что ими не обладает.
— Как заколка и сикигами Пламени! Чтобы их разделить!
— Ну надо же! Молодец.
— И что теперь делать?
— Скакать от счастья! — съязвил юмеми. — Попрыгаешь немного, авось с тебя заколка сама свалится. Смешной ты человек: о сложном догадываешься мгновенно, а простое в упор не замечаешь.
— А! — дошло до меня. — Понял. Да, я такой!
Заведя руку за голову, я не с первой попытки отстегнул застежку.
Выходит, надо положить её на землю — то есть, на поверхность между тем и этим. Разумно.
Я так и поступил. Спустил петельку с иголочки, напоследок погладив золотое плетение. Лети! Подальше от нашего мира, где нельзя доверять даже тем, кому служил столетиями. Улетай поскорее, малышка!
Отчего-то даже и не вспомнил, сколь большой и грозной казалась сики, восседающая на арке ворот.
— Ты бы отошёл, — посоветовал Ю, когда я постоял некоторое время, не отводя напряжённого взгляда от одиноко мерцающей среди камней вещицы.
Я вздохнул, но удалился на достаточное расстояние. Отсюда, если приглядеться, можно было заметить лишь слабый огненный отблеск.
Огненный? Я напряг зрение. Так и есть, заколка сияла, излучая непредставимое сочетание цветов от ярко-зелёного и голубого до различных оттенков красного. Пламя, пробивающееся из её глубин, становилось всё шире, мощнее и алее, постепенно принимая форму птицы, сначала размером с фазана, затем — величественно-огромной. Она трепетала и била крыльями, пытаясь оторваться от поверхности — и, наконец, ей это удалось. Фигура, сотканная из огня, взмыла вверх и обрела свободу. На меня она даже не взглянула. Полагаю, что к лучшему.
Я осознал, что всё это время стоял, затаив дыхание. Ю тоже молчал.
— Знаешь, — я сглотнул, — если умру, скажем, завтра — и то не будет обидно!
— У тебя есть возможность умереть сегодня, — в голосе юмеми сквозило холодное веселье. Словно ушатом воды окатил, насмешник высокомерный! Чтобы я хоть однажды расчувствовался в твоём присутствии! — Кай, я не шучу. Если ещё немного здесь проторчишь, это наверняка произойдёт. А ну, выметайся отсюда! Кыш, птичка! Заботишься о нём, а вместо благодарности…
И я проснулся, едва не захлебнувшись в воде, попавшей в рот и показавшейся ледяной. Аж сердце схватило. Ю, прильнув щекой к краю бадьи, зашёлся озорным смехом при виде моей растерянности. Ну разве так можно? Не предупредив, исподтишка, взять и усыпить… И как тебе после этого доверять, подлец ты эдакий? Постой-ка. А в руках у тебя что? Откуда кувшин? Ах, так ты действительно окатил меня холодной водой… да я ж тебя сейчас этим самым кувшином!..
Я потянулся к орудию справедливого отмщения, привычным движением отвёл от лица пряди, закрывающие поле будущего сражения, и тут…
— Ой! Заколка! — опомнившись, я спохватился и зашарил в воде. Полотенце припало ко дну, а волосы расплелись и плавали на поверхности, словно рыжеватые нити водорослей. Что за невезение, потом со всего тела собирать!
— Вылазь-ка наружу, — не выдержал Ю, оттеснённый к стеночке и увёртывающийся от моих шарящих движений. — Не найдешь, и не пытайся! Пограничные миры алчные и упрямые, каждая сторона на себя тянет. Что принёс — с тем можешь сразу распрощаться. Да и Мэй она не к лицу, девочка такие не носит, разве я не говорил? На примерку оставлял, хотел подготовить для одной покупательницы. Да выходи же ты, наконец! Сколько можно?! Нет её… там! Совсем перегрелся!
Я вздохнул и неловко выкарабкался из бадьи. Мысль обманом завоевать расположение девушки, вернув ей якобы потерянное украшение, прельщала, но… Когда она растворилась в воздухе, как пламенная сики, я остался немножко раздосадованным и очень… счастливым.
(Второй День Металла месяца Светлой Воды, 499-ый год Алой Нити)
Повозка раскачивалась и тряслась, подпрыгивала и оседала вниз. Второй день пути, а уже мечтаешь, чтобы каким-нибудь волшебством очутиться дома. Колёса нещадно скрипят — надо сказать Дзиро, чтобы смазал, на ближайшем же постоялом дворе. Раз самого Дзиро, по старости лет и сопряженной с ней глухоте, это устраивает.
Скрип-скрип… поворот… яма… хрясь! Я ударился коленом об один из наших тюков. Это невыносимо! Мне кажется, или возница намеренно выискивает самые глубокие колдобины? Или нет на этой дороге ровных мест? Не удивлюсь: с тех пор, как дальний предок моего дяди, века три назад, распорядился восстановить всю дорожную сеть Золотой Нити, прошли упомянутые триста лет. Годы забвения. Всё это время наша страна, по меткому высказыванию моего деда, напоминала засушенный цветок в пыльной вазе: никому не нужен, но и выкинуть некому. Расти неспособный, он лишь горюет о былом да потихоньку рассыпается от ветхости. Два раза в год знать разъезжает меж двух столиц, Центральной и Южной. Не вся, а лишь избранные Сыном Пламени да их семьи.
