Больного ребенка потом целыми днями возили с рентгена на анализы, с анализов на МРТ — ничего не нашли. Кормить стали внутривенно, поставили стойку, привесили упаковку физраствора. А ребенок спал себе и даже улыбался, как будто ему приятное снилось.
* * *
— Просыпайся, — сказал Фафа и потрогал больного ребенка ножками за нос. Больной ребенок раскрыл глаза. Фафа снова потрогал его за нос и покивал головой. Фафа изменился, пока спал. Голова из черной и лаковой стала золотистой, и еще отросли усики, а на спине было как будто сложенное одеяло, но больной ребенок все равно его узнал и тоже покивал.
Из руки у ребенка торчала трубка, и по ней текло что-то прозрачное.
— Это что? — спросил больной ребенок. — Это можно вытащить?
Фафа покивал.
— Ну что… — Он развернул и встряхнул свое одеяло на спине. Одеяло оказалось бледное в точечку. — Полетели?
— Полетели, — сказал больной ребенок, садясь на кровати.
* * *
А потом наступило то самое девятнадцатое июня… Я сидела в кабинете и заполняла ведомости, а тут дежурная санитарка как завизжит!!! Аж мне на пятом этаже было слышно! Конечно я узнала голос, я всегда узнаю моих санитарок. Это что-то вроде инстинкта. Как, знаете, мать чувствует, когда ее ребенок кричит.
Когда я спустилась, санитарка уже не визжала. Она сидела на полу и пила воду, а у бокса собралась целая толпа, и все смотрели в окошечко на двери.
Я испугалась. Я думала, что-то случилось с больным ребенком и санитарка виновата. Поэтому я всем велела разойтись, а сама заглянула в окошечко.
Он летал. Больной ребенок летал. У него были белые крылья, большие, как простыни. Он взмахивал ими и летал по боксу.
Потом прибежали врачи, не наши, а какие-то другие, в шлемах и перчатках. Нас всех выгнали с этажа и закрыли двери, и больше я больного ребенка не видела. Ходили слухи, что его поймали и увезли и что он сбежал по дороге и где-то теперь летает, но точно никто ничего не знает.
А бокс я лично мыла, никому больше не позволила зайти. Нашла комок пыли с дыркой, как чехольчик, — в таких моль окукливается. А самой моли не нашла. Затоптали, наверное, пока ловили больного ребенка. Ну или улетела. Я, на всякий случай, всю форму велела прокипятить. Только моли нам здесь не хватало.
— Я сегодня на рынке Паулу встретила. Он тебе привет передает.
— Спасибо… Погоди, это какого Паулу?
— Ну, такого, у которого девочка в инвалидной коляске.
— А, этого! Ну надо же! Я его сто лет уже не видел! С тех пор как ходили с ним в «Маленькую русалочку» киянд*<* Киянда (kianda) — в ангольской мифологии дух водоема. Разные народности представляют себе киянду по-разному, в том числе и в виде женщины с рыбьим хвостом (русалки).> есть.
— КОГО есть?!
— Киянд. Ну что ты на меня так смотришь? Ты что, не знала, что их едят?
* * *
— Выбирайте, какая понравится, — официант махнул рукой в сторону огромного — во всю стену — аквариума и отошел к стойке.
— Слушай, я не могу, — сказал Паулу, делая шаг назад. — Серьезно, не могу. Пошли отсюда. Пойдем лучше в бразильский ресторан. Или в «Короля-каракатицу», я плачу.
— Брось! — Луиш Мигел сунул в рот сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. — Когда ты еще попробуешь киянду, их завозят раз в жизни. — Он помахал официанту и показал пальцем на свою незажженную сигарету. Официант кивнул.
— Я переживу. Нет, серьезно. Как их вообще можно есть? Ты посмотри на них!
Луиш Мигел посмотрел. Маленькие пухлые киянды безо всякого интереса таращились на него из аквариума и вяло шевелили короткими хвостами. Вид у них был осовелый, как будто они покурили лиамбы*<* Лиамба (liamba) — канабис.>.
Подошел официант с зажигалкой. Луиш Мигел прикурил из его рук.
— Еще не выбрали? — спросил официант.
— Минутку, ладно? — Луиш Мигел подмигнул официанту и похлопал Паулу по плечу. — Давай-давай, нечего строить из себя девочку. Можно подумать, ты никогда раньше не ел рыбу!
Паулу нервно сглотнул.
— А ты уверен, что это рыба? Ты твердо в этом уверен?
— Я могу принести вам справочник. — В вежливом голосе официанта явственно послышались оскорбленные нотки. — Не думаете же вы, что мы подаем нашим гостям… эээ… человечину?!
— Нет-нет, что вы! У меня и в голове не было! — Паулу смешался, покраснел и усилием воли заставил себя посмотреть на киянд. Они были все так же неподвижны и все так же тупо таращились на него через толстое зеленоватое стекло. Паулу постучал пальцем по стенке аквариума. Одна из киянд медленно, как будто с усилием подняла крошечную ручку и тоже постучала.
— Вот эту, — сказал он, и Луиш Мигел одобрительно кивнул.
— Варить, жарить, на решетке? — спросил официант, примериваясь к киянде веревочным сачком на длинной палке. Паулу дико посмотрел на него.
— Ни в коем случае! Живую, в пакет с водой, и объясните, чем ее кормить!
Луиш Мигел печально вздохнул и покрутил пальцем у виска.
* * *
— А дальше что?
— Дальше все.
— А что с кияндой-то?
— Сдохла. Почти сразу. У нее вирус какой-то был, что ли, или паразиты, я уже не помню. Их же контрабандой сюда завозили. Набивали в трюмы не разбираясь — больные, здоровые… потом продавали в рестораны. В «Маленькой русалочке» несколько клиентов заболели, ее из-за этого санитарный надзор закрыл. А сейчас вообще киянду нигде не купишь, ищи не ищи…
— Погоди, а девочка в инвалидной коляске тогда кто?
— Ну кто-кто… Дочка. Я слышал, что у нее с рождения что-то такое с ногами, не то парализованы, не то что. Симона, жена Паулу, хотела ее сдать в интернат, а Паулу встал на уши и не позволил. Вроде они поэтому и развелись.
— Уууууууууу… а я-то подууууумалааааа…
— А ты решила, что это он киянду в коляске возит?! Дурочка моя!
* * *
— Манана, полпятого, иди пить витамины! — зовет Паулу.
— Не пойду! — звонко кричит Манана из ванной. — Я занята! Я купаюсь!
Паулу наливает в ложку желтую маслянистую жидкость и осторожно, чтобы не расплескать, идет с нею в ванную.
При виде него Манана немедленно ныряет с головой, но тут же выныривает фыркая и отплевываясь.
— Давай, — говорит Паулу и подносит ей ложку, — открывай рот.
— Не хочу, — бубнит Манана, мотая головой и не разжимая рта. — Невкусно!
— Зато полезно. Давай-давай, а то ты вчера опять сток забила чешуей. Если не будешь принимать витамины, у тебя весь хвост облезет, как в прошлом году.
Круглые Мананины глаза наливаются слезами, она выхватывает у Паулу ложку, швыряет ее через всю ванную, потом закрывает лицо руками и басовито, с подвываниями, рыдает.
