Однако царедворец понимал, что это невозможно. И втайне глубоко скорбел.
Разумеется, он испытывал радость оттого, что его внучатые племянники выросли, превратились в сообразительных, храбрых молодых людей, и все это произошло на глазах самого Адобекка (и не без его участия), но… Лучше бы они все-таки оставались милыми и послушными. Проклятье, он оказался не готов полностью доверять им. А еще эта Уида! Когда речь заходила о прекрасной эльфийской деве, в мыслях Адобекка рисовалось подобие его королевы: сдержанная и прекрасная, полная внутреннего света, глубокая натура, умеющая управлять людьми одной только своей женской притягательностью.
Моложе королевы – да, смуглее – да; но не такая же! Уида была некрасива, с манерами как у конюха, с громким смехом. Она вообще не обладала женской притягательностью, по мнению Адобекка. Не более чем связка жердин, на которую была похожа эльфийка.
– В ней нет музыки, – проговорился как-то раз Эмери.
Адобекк хорошо понял племянника. Именно так: нет музыки. А ведь даже у простушки Эйле имелась своя мелодия – незатейливая любовная песенка.
– И еще Уиду как-то раз чуть не повесили за конокрадство, – добавил Эмери обреченно.
На это умудренный жизнью Адобекк ответил почти так же, как некогда сама Уида:
– Ну так не повесили же, и на том спасибо.
Впервые Уида вызвала у Адобекка проблеск одобрения в тот день, когда попросила доставить ей дорожное платье и подробно описала какое.
А затем прибавила:
– Я взяла бы в спутники Эмери. Конечно, правильнее было бы выбрать Ренье, потому что он лучше знает Талиессина, но зато Эмери лучше знает меня…
И Эмери, как он ни противился, был снова оторван от любимых клавикордов, усажен на лошадь и отправлен в странствие. Понятное дело, он злился на Уиду и совершенно не скрывал этого.
– Почему ты так уверена, что мы найдем его?
– Если бы ты был лошадью, Эмери, мне было бы легче найти с тобой общий язык, – ответила она неопределенно.
– Если бы я был лошадью, я бы, пожалуй, тебя лягнул, – сказал Эмери.
– Ну нет, – уверенно молвила она, – ты бы обожал меня, не сомневайся.
Она пожелала непременно завернуть на тот постоялый двор, где Эмери нанял Кустера.
– Для чего это тебе? – Эмери даже не пытался скрыть раздражение.
– Хочу посмотреть, в какой обстановке он жил, – пояснила Уида. – Видишь ли, я намерена взять его ко двору, когда взойду на трон.
– Кустера?
– А что такого? Он мне подходит.
– Ради всего небесного, Уида! – вспылил Эмери. – Мы потеряем время.
– Оставьте, сержант. Операцией руковожу я, и… А, вот, кажется, это заведение! – обрадовалась она, завидев вывеску постоялого двора. – Давай здесь пообедаем, а?
– Мы недавно завтракали в столице, – напомнил Эмери.
– Ты не любишь трактирную еду? – она изумленно подняла брови. – Я обожаю.
– А еще существуют полба и толченый овес, – проворчал Эмери.
Уида уже направила коня к постоялому двору. Ее подол с меховой оторочкой красиво развевался, приоткрывая стройную лодыжку; сапожки из тонкой кожи облегали ноги до середины икры. Уида сидела на коне уверенно, но чуть напрягала спину, как это делают дамы, когда красуются верхом. Обычно, насколько знал Эмери, Уида ехала развалившись в седле, как в кресле. Но сейчас она изображала аристократку.
Приостановившись, Уида обернулась к Эмери через плечо, блеснула улыбкой.
– Что же ты? Вперед!
На мгновение ему предстала смуглая красавица с точеными чертами лица и зовущим взором; затем видение исчезло. Уида чинно подъехала к дверям постоялого двора. Эмери смотрел, как она капризничает, требуя, чтобы ей держали стремя, чтобы ее поддерживали за руку, чтобы ей помогли сойти с коня, войти в двери, устроиться на скамье.
– В прошлый раз, когда я здесь была, – сказала она хозяину, подбежавшему к аристократической гостье, – у вас служил прелестный юноша, такой печальный и поэтический… Он весьма мне помог.
– А, Кустер, – сказал хозяин. – К несчастью, он умер.
– О! – воскликнула Уида, прикрывая лицо ладонью. Затем она зевнула и добавила: – Чрезвычайно жаль.
– Да, его нанял один знатный… э… словом, я обещал не сообщать, – сказал хозяин.
Уида умильно улыбнулась ему и снова зевнула.
Почему-то подбодренный этой пантомимой, хозяин добавил:
– Угробил мне и лошадь, и парня, а денег заплатил чуть. Но я не жалею…
Эмери вошел и уселся напротив Уиды. Хозяин, судя по взгляду, который он бросил на нового гостя, узнал Эмери, однако виду не подал.
– Ах, бедный покойный Кустер, – сказала Уида. – Ну ладно, принесите нам толченой полбы.
– Извольте, – сказал хозяин и удалился.
Эмери уставился на Уиду.
Она обнаружила на столе какого-то залетного жука и увлеченно гоняла его пальцем. Жук спасался, но без особенного успеха.
– Куда поедем? – спросил Эмери.
– У него никого нет, – сказала Уида. И подняла глаза на своего спутника. – Куда бы ты отправился, если бы у тебя никого не было?
– В пустоту, – ответил Эмери.
Хозяин лично подал им рыбный суп с клецками.
– Весьма оригинальная полба, – похвалила Уида. – А вы знаете, милейший, что бедный покойный Кустер был изрядным кулинаром? Да-да, ваша потеря гораздо больше, чем вы подозреваете. Он варил изумительные фрикадельки. Я не раз наслаждалась ими. Честное слово.
Хозяин откланялся и удалился, пятясь первые пять шагов.
– Что ты делаешь? – прошипел Эмери. – Кончится тем, что он потребует доплаты за Кустера.
– Полагаешь, он тебя узнал? – Уида сощурилась.
– Разумеется.
– Ну и доплатишь… Что тебе, денег жалко за бедного покойного Кустера? Он был такой хороший… – Она всхлипнула. – Волосы мне заплетал. Он отменно заплетал косы. Ты, небось, не умеешь.
– Умею, – огрызнулся Эмери. – Когда мой брат переодевается женщиной, я всегда делаю для него прически.
Уида выловила клецку пальцами и сунула в рот.
– Вкусно, – сообщила она. – Не понимаю, чем недовольны крестьяне. Толченая полба – чудесное блюдо. Хочешь попробовать?
Она поймала вторую клецку и протянула Эмери.
– У меня есть свои, – заметил он, указывая на стоявшую перед ним миску.
– Ненавижу, когда проявляют эгоизм, – сообщила Уида.
Пренебрегая столовыми приборами, она уничтожила суп и, допивая из миски бульон, пролила себе на платье. Увидев, что случилось, Уида вскочила, в ужасе разбила миску и, не колеблясь ни мгновения, оглушительно завизжала. Тотчас набежали служанки, выскочил, топоча, сам хозяин. Все захлопотали вокруг важной гостьи, а Уида стояла, окруженная прислугой, глядела на пятно у себя на платье и визжала, не переводя духа.
