Ознакомительная версия.
Первые мысли, конечно, об очередной секте сатанистов. Человеческие жертвоприношения у некоторых из них практикуются, хотя доказать это бывает очень сложно. Во всяком случае, практически ничего до суда довести не удалось. Когда это технически возможно и факты для нас очевидны, мы действуем иначе… Точнее, уже не мы, этим занимаются другие люди… внутри Службы, разумеется. Но среди известных нам сатанистских группировок никаких следов не нашлось. Да и деньги тут закручены немалые… Это ведь очень дорогие заказы. Да и не пользуются сатанисты услугами наемных бандитов, конспирацию блюдут.
Дальше поехали. Довольно известный криминальный авторитет Комбат в последний год практически отошел от дел — неоперабельный рак. Врачи, несмотря ни на какие деньги и угрозы, за лечение уже не брались. И представьте себе — уже месяц как наш Комбат бодр и крепок, болезнь как рукой сняло. И ведь врачи его посмотрели и вновь развели руками — не можем, де, объяснить. Рассосалась опухоль. Чудо. И, естественно, среди братвы пошли слухи о чудесном целителе. Мы все такие слухи собираем, вы же знаете. Собираем и проверяем. Никто из известных нам экстрасенсов к этому делу непричастен. Комбат никому ничего не рассказывает, но сразу после исцеления, как нам сообщили, он кому-то передал крупную сумму… кому неизвестно, но там деньги такие, что не только такую вот квартирку можно купить, — полковник неопределенно повел рукой, — а, пожалуй, что и весь дом. Заметьте, Комбат дружен с тем самым солидным господином, шефом нашего Кубика… И заказ на детей поступил вскоре после исцеления.
И, наконец, — Петрушко выдержал долгую паузу, — есть ребенок… относительно живой. Тоже из беспризорников. Его нашли сегодня утром на пятнадцатом километре Ярославского шоссе, истекающего кровью. Лежал на обочине, замерзал. Все, разумеется, проезжали мимо, но вот нашелся же добрый человек, остановился, взял в машину, довез до ближайшей больницы. А ближайшая больница — в Мытищах, и заведует реанимационным отделением там сосед известного вам Геннадия Александровича, двери друг напротив друга. Встретились после работы у подъезда, поговорили, и Вяткин, хирург этот, рассказал про сегодняшнего мальчишку. В сознании, но, похоже, бред… какие-то синие огненные круги, светящиеся камни… А Гена — человек проницательный и, когда надо, решительный. Поворачивай, говорит, поехали посмотрим. И как ни хотелось Вяткину расслабиться после тяжелого дня, но Гена — это же Гена. Может, и мелкую магию применил, хотя вряд ли — он и так внушает окружающим… уважение, доверие, что ли… ну, в общем, внушает. Поехали они, поглядели на ребенка. Мальчик тринадцати лет, Георгий Алимов, из Нижнего Новгорода, осенью сбежал из дома… бомжевал в Москве. Банальная история, да? А вот дальше будет небанально.
Он помнит очень немного… все-таки большая кровопотеря, обморожение средней тяжести, ну и общий шок, разумеется. Помнит какой-то показавшийся ему огромным подвал, светящиеся концентрические круги на полу, помнит, как колотился о невидимую, но твердую стенку. Как его пытали, не помнит, только общее ощущение ужасной боли. И еще запомнил человека. Вот слушайте внимательно. Среднего роста, скорее старый, чем молодой, полный, лысый, розовая кожа… Смеялся все время. Вам это никого не напоминает, меккос?
Хайяар ответил не сразу. Гремела из комнаты тяжелая музыка, в темном провале окна летел едва подсвеченный чужими окнами снег, назойливо свистел ветер. Почти в унисон чайнику, который наконец закипел, но на который никто уже не обращал внимания.
— Вот, значит, как… Честно сказать, я не слишком удивлен. Мерзавец не из тех, кто легко гибнет. Значит, все-таки пробрался сюда?
— Это версия, Константин Сергеевич, — сухо кивнул полковник. — Версия, а не стопроцентная истина. Может быть, мы ошибаемся, может, какой-нибудь местный умелец…
— Синие круги, говорите? — переспросил Хайяар. — Это, знаете ли, плохо… Это хуже, чем вы, должно быть, думаете. Синие круги, семь штук, один в другом… Знаки Тиура-Гьянни-Лоу, если вы еще помните, кому принадлежит сие имя. Выходит, и этот сюда дотянулся… Как же мальчик-то спасся?
— Это еще предстоит выяснить, — полковник выключил конфорку под чайником и занялся заваркой. Похоже, механические движения успокаивали его. — Он сам не помнит… только твердит, мол, Господь вывел. А конкретнее… тут надо вводить в гипнотический транс, но пока это нельзя, мальчик слишком плох. Вяткин вообще не дает безусловного положительного прогноза. Согласитесь, рисковать здоровьем ребенка мы не можем.
— Намекаете, да? — тоскливо вздохнул Хайяар. — Ну и дальше-то что?
— Ничего, — отозвался Петрушко, заливая кипятком заварочный чайник. — Я вам вкратце рассказал, решайте сами. То, что ваше содействие трудно переоценить, говорить не стану, и так понятно. Остальное — дело вашего выбора и вашей совести.
Хайяар молча залил почищенную картошку водой, поставил кастрюлю на горячую конфорку. Вот, значит, как. Диу, поганый князь… Диу, черный плащеносец… Диу… мучитель малыша Харта… не говоря уж о тысячах других малышей… Слуга Господина мрака… а это серьезный господин, он способен превратить в кошмар и остаток жизни, и посмертие… только безумец согласится идти против него, или, что то же самое, против его раба.
— Зарплата хоть приличная будет? — скривился он, точно от зубной боли, хотя болели сейчас вовсе не зубы.
— Зарплата неприличная, — грустно поведал полковник. — Но на скромную жизнь, пожалуй, хватит. Мне же хватает.
— И что, у дяди Вити левых нет доходов? — усмехнулся Хайяар.
— Есть, — признался полковник. — Дипломы пишу для нерадивых студентов, переводы беру. Выкручиваемся… Ну что, будем пить чай с коньяком или коньяк с чаем?
— Мы не будем пить ни чай, ни тем более коньяк, — доходчиво объяснил Хайяар. — Картошку Сергей доварит. А мы сейчас поедем в Мытищи, в ту больницу.
И внезапно понял: только что он вновь разбил заколдованный камень.
Стихи московского школьника Саши Плетнева.
Ознакомительная версия.
