Перевернувшись через голову, больно саданувшись жопой о корягу, начинаю осторожно соскальзывать по желтому песочку к ручейку.
В самом конце спуска, огибаю искариотски торчащий в мою сторону сучок давно упавшего и мешающего потоку дерева, падаю мордой в воду. Обрадовавшись такому благоприятному стечению обстоятельств, встав на четвереньки, начинаю пить без рук, губами втягивая в себя жидкость.
Напившись, скидываю с себя рюкзак и, порывшись в нем, достаю мыло, — мыло не мило, коли лицо твоё гнило…
Сдержав порыв безумного смеха, скидываю с себя одежду и начинаю яростно тереть кусок давно сваренного мыла об свою кожу… Помогая камнем.
Сначала лицо в кровь, потом руки в кровь, потом ноги в кровь, потом кровь в кровь, потом кору в мыло. Кору? Ах да, в овраге два соседа, ручеек да полено.
Прихвостни, тихо матерясь и громко охуевая от такого зрелища, шептали:
— Рано мы обрадовались. Он свихнулся окончательно.
— Про ощейнихки хоть с-забыл.
Я краем уха услышал их разговор, — да что вы понимаете! Мыло черно, да моет бело!
— Мылос-с-сектант, — заключили братья.
— Да! — кинул окровавленный кусок мыла с ошметками кожи в их сторону. — Обявляю вас первосвященниками только что образованной церкви Мыла! Да здравствует Мылоцерковь! Да здравствую я!
Немного посидев в воде, подумав о сказанном, кряхтя переполз на дерево и крикнул:
— Чарка вина не убавит ума! Неси вино на вот это бревно! — рукой стукнул об древесную труху.
Подойдя к краю обрыва, Тугарин демонстративно разводит лапы и говорит: — Вин-на больж-жше нет, ты пос-следные выпил. Лучше вылез-сай, пора и чезсть иметь…
Еле слышно, чуть дыша, Алеша добавляет: — Брат мой, кто её только не имеет.
— Честь поесть. Но и честь — не есть… Сытым не будешь, пока вода студит, а человек блудит, — продолжил я на своей волне.
Тяжело вздохнув, Тугарин сел и сказал брату: — Мы зсдесь надолго. Разводи козстер.
Алеша сел рядом, — так огниво у Энеральда. Будь добр спустись и забери его.
— Кто добр, тому бобр. А кто не добр, от того и выдра бежит… Идите сюда кракозябры. Мыться будем!
От моей безумной улыбки “от уха до уха” передернуло всех, даже меня, — чё смотрите как на ежа? Лучше как дурак лыбиться, чем на дыбе дыбиться!
— Не, Энеральд, давай мы поесть сготовим.
— А вы знали, что ёж — птица гордая? Не пнёшь — не полетит. Ха-ха-ха… — неудержимо захохотал я.
— Да вы че!? Смотрите на меня! — обвёл руками кровавое месиво под названием “мое богатырское тело” и вернулся к начатому: — Был уродец, а стал новгородец!
— Да, мы видим, видим. И мы хотим есть. Кинь нам огниво, а?
— Как хотите, так и расхотите, а коли не хочешь, так захочешь! Идите сюды! — Я достал из рюкзака оставшийся порошок ивы, затолкал его в пустой кувшин и залил водой, — а пока. Мертвец сказал: “Хороша!” и заснул не дыша. Хэ-гэ-гэ. — Залпом всё опрокидываю и сваливаюсь в ручей. Тем временем, мои тараканы уходят спать, подсчитывая потери.
— Ты с-смары, все выш-щло не так уж и плокхо, — Тугарин посмотрел на Алешу, — что стоишщь? Ыды поднимай егхо, пока не закхлебнулся.
Наутро следующего дня, глядя прямо в мертвые глаза медведя, голову которого тащил на себе Алеша, мне вспомнились слова деда: “Пиздец у каждого свой. Важнее всего не сдаваться, когда он случиться с тобой!”.
Через неделю очухавшись, именно под таким девизом я уговаривал Тугарина обучить меня местному языку.
— Тугариничек, — сев рядом, максимально дружелюбно и заискивающе я обратился к разорившемуся на шкуре, под деревом возле костра, прихвостню — научи своему языку. Я прилежный ученик! Я…
— Тц, — цокнув, перебил меня Тугарин — Какой жи ты шживучий, быстро отощел… Будэшь и дальше поговоркхами говорить?
— Ты чего? Нет конечно… Научи, а? Век должен буду, не забуду.
— Знал зже я, чшто так и будет. Ну и кхакому языкху ты хочеш-шь овладеть? Только не прос-си научить одному из древникх. Они слищком сложны будудт для тебя.
От такого быстрого согласия я немного опешил. Чуть поразмыслив сказал:
— Научи, сначала, самому распространенному языку в ближайших землях. Кстати, ты стал немного по другому разговаривать…
— Такх времени немало прош-шло…
Тем временем Алеша незаметно подошел сзади, обошел и кинул недалеко от меня тушку какой-то птицы, — это можно, но ты лучше продолжай рыть яму, воды у нас мало осталось из-за твоего… Сушняка. — Он намеренно выделил последнее слово. — Сначала доберись до воды в земле, Тугарин ощипай эту птичку. Обучение начнем попозже, а я пока приготовлю ночлег поудобней. Ночь будет долгой. Как и все… последующие.
— Да, мне как-то все равно, знаешь ли, я не заметил, как прожил где-то сотню лет. Сотню! Вам двоим по семьдесят! Кто знает, сколько я без вас прожил… Так что, долгие ночи — это даже хорошо… Не сойду же я из-за этого с ума… Хга-ха.
— Ты пережил пагубное воздействие сока Матерь-Ивы, при этом не наделённый даром Кощея, — Алёша подошёл и похлопал по плечу, тем самым выказал почтение.
— Может и так… Отходнят от неё был такой себе…
— Да не, я не про это, — смутился вампал.
— И что с ней не так? — вопросил я.
Алеша, сделав место для ночлега из хвороста и шкур, подсел ко мне и начал свой рассказ:
— Есть легенда, что Матерь-Иву посадила сама Морана, жена Кощея, Богиня зимы и смерти, царица ночи. Матерь-Ива высасывает жизнь из всех, кто рядом с ней, поэтому нет ни одного насекомого, и животные боятся подходить слишком близко, она безопасна лишь для тех, уто наделён даром Кощея, как я и мой брат. Посажена же она для того, чтобы в далёком будущем дерево принесло плоды, а Морана их собрала, и когда она полакомится плодами, тогда наступит вечная зима. Явь, мир земной, наш мир, и Навь, обитель Мораны и Кощея, подземный мир, сольются воедино. Скорее всего, ты первый кто это дерево нашёл, или же первый, кто выжил после его нахождения. Так или иначе, когда я был маленьким, я думал, что это просто легенда. А потом, когда мы с братом немного подросли, стали крутыми, у нас же дядя был тогда вождём, к тому же, Вампалы неприкосновенны в лесу и защищены самим Кощеем, в общем, решили попутешествовать и изучить лес, оказалось, что дерево и вправду существует…
— Ну… Цветы я, конечно, пробовал заваривать, но, видно, они ещё не созрели. Хе-хе…
— А сок? Ты его годами пил. В нём когда-то содержалось очень много силы. Синеватая жидкость, молоко ивы — это Ихор, кровь Богов, которую ты полностью истощил.
— Если всё это — правда, то мне остаётся лишь лечь и помереть…
— Может и так, но до этого можешь сделать мне новый бумеранг? — решил Алеша перевести разговор в другое русло. Не хочет узреть новый “срыв”.
— Не сегодня, — не захотел я ничем больше сегодня заниматься. — Потерял его, да?
— Сломался. В дерево неудачно угодил, — мохнатик, так я его про себя иногда называл, виновато опустил глаза. — Вот, ты научил нас с бумерангом охотится, а сам-то чего не носишь их с собой?
— Почему же не ношу? Вон в рюкзаке парочка. А так, смысла не вижу. Мяса разного — хоть жопой жуй. А бегать искать, куда упала птица с бумерангом — ну нахер. Поди найди в зарослях.
— Так, ладно, — я откинул самодельную лопату в сторону рюкзака, чтоб не забыть потом. — Я, наконец, докопался до грунтовых вод, дамочки. Слава Богам, что они совсем близко к поверхности, а то я бы помер. Готовь костер Алешка. Выпаривать всякую бяку будем. В смысле… пар в чистейшую водичку конвертировать.
— Ты с непонятными словами поосторожней. Мало ли…
***
В глубине леса под кроной столетних гигантов стояли серенькие палатки, тенты и тентеллеты. Бесчисленное множество маленьких укрытий окружили один монструозный, украшенный двумя скрещенными когтями поверх деревца, сине-белый округлый шатер. Вокруг него отмерено много пустого места, достаточного для того, чтобы там свободно могли ходить ночные караулы и те, кто заходит в шатер днем.
