Решение пришло мгновенно. Я подошел к Франческе, поклонился и подал руку.
— Сеньорита? Окажите мне честь.
— Нет, я не могу, — даже под маской было видно, как она вспыхнула.
Прошептав «Не глупите, вы же этого хотите!», я швырнул музыкантам монету и потянул девушку в круг.
Начальные па я подсмотрел, наблюдая за парочкой. Они были несложными, как в любом простонародном танце. Мы сошлись, я подхватил Франческу, поднял:
— Должен сознаться — совершенно не знаю движений. Так что подсказывайте мне, если не хотите опозориться, Коломбина.
— Вы все делаете правильно, — прыснула она. — Теперь поставьте меня.
Мы прошли еще круг, глядя друг другу в глаза. Я гадал, узнала ли она меня под маской.
Снова захватывающая близость в кратких объятиях на глазах у толпы.
— Волнующий танец, не находите?
— Вольта. Он называется вольта. Как получилось, что вы не слышали о нем?
— Последние годы я пренебрегал светскими развлечениями. Жил почти отшельником. Кстати, если в следующий раз вы положите мне руки на плечи, будет удобнее.
— Ох, хорошо.
Еще круг.
— Ваши несносные манеры ужасно напоминают одного моего знакомого.
Я подавил улыбку. Все-таки узнала.
— Ваше умение говорить дерзости мне тоже кое-кого напоминает. Одну дурно воспитанную особу.
— Дурно воспитанную?! — она попробовала высвободиться в притворном возмущении, но я не дал. — Я хочу вас стукнуть!
— Да-да! Она тоже чуть что — лезет драться. Девица ужасного воспитания.
— Вы несносны!
— Вы уже говорили это.
— Отпустите меня, это становится неприличным!
— Хорошо.
Так мы весь танец обменивались милыми колкостями. Вино, а может, праздничный флер вытащили на поверхность настоящую Франческу. Я любовался тем, как она танцует, смеется и флиртует. Казалось, вместо едва тлеющей лучины внутри девушки вспыхнул факел, и его свет наполнял сейчас ее лицо ясным живым огнем.
Маскарады. Они, как ничто иное, помогают людям избавиться от масок.
Отзвучали последние аккорды, мы церемонно поклонились друг другу, а лютнист ударил по струнам и заиграл буррэ. Народ, словно только этого и ждал, высыпал на площадь парами.
— Знаете буррэ, Коломбина?
— Конечно! А вы, сеньор Отшельник?
— Только дворцовый вариант. Боюсь, я буду несколько церемонным. Потерпите?
— Вы прекрасно танцуете, — признала Франческа, и я с удивлением понял, что мне приятно слышать от нее эту похвалу.
Мы танцевали, пили вино и снова танцевали, пока на небе не зажглись первые звезды. Тогда я повел ее к Эране смотреть огненные скульптуры. Силуэты плотов с гигантскими фигурами из соломы и дегтя чернели где-то по центру реки.
Основная толпа собралась у набережной, здесь же, чуть в стороне, над обрывом, прятались только редкие влюбленные парочки. Внизу, у набережной, рябили огни. В траве оглушительно пели сверчки, а от реки тянуло сыростью.
Она поежилась:
— Холодно.
Я обнял ее сзади за полуобнаженные плечи.
— Так лучше?
— Что вы себе…
— Тссс, сейчас начнется!
На воде вспыхнул первый огненный силуэт. Огромный лев с взъерошенной гривой. Следом за ним загорелся вставший на дыбы грифон.
Франческа подалась вперед и, казалось, забыла, что я позволил себе недопустимую вольность. Ее волосы пахли лилиями и дымом.
— Похоже, у нас тут символически встают и рушатся империи. Смотрите, ощипанная курица с герба Прайдена.
— Это орел, ужасный вы человек.
— Волк… должно быть, Разенна.
— В прошлом году были цветы.
— Цветы? Фи, как скучно.
— А в позапрошлом — рыцари. И огромный замок.
— Уже лучше. О, да это никак фамильная киска Рино.
— Все бы вам смеяться. Рысь — опасный хищник.
— Несомненно.
Огненные фантомы прогорали и гасли, опадая в воду. Тьма отвоевывала пространство над рекой. Франческа снова попробовала освободиться, на этот раз я не стал ей препятствовать.
— Что дальше, сеньор Отшельник? Снимите уже эту маску! Праздник окончен.
— Помогите мне.
Ждал, она откажет, да еще и вставит что-нибудь язвительное, но девушка вдруг кивнула и привстала на цыпочки, чтобы развязать ленты. Ее рука задержалась на моей щеке чуть дольше положенного.
— Праздник окончен, — повторил я за ней и снял с Франчески маску.
Она неумело ответила на поцелуй. Я обнимал ее за талию отнюдь не объятием робкого влюбленного юноши, но она не противилась, враз утратив всю свою скрытую дерзость. Неожиданная покорность заводила не меньше, чем прежняя недоступность.
Нас прервали грубой площадной бранью. Я не сразу понял, что весь этот поток нечистых слов, среди которых преобладало «putta»[3] и производные от него, был адресован моей подруге. А когда понял — естественно, вознегодовал и захотел покарать сквернослова. Но воевать было не с кем — рядом с нами стояла только крепкая пожилая женщина с резкими чертами лица.
— Сеньора, вы никак больны или пьяны, — с досадой сказал я старой карге. — Идите, проспитесь, пока я не позвал слуг, чтобы они научили вас хорошим манерам.
— О да, господинчик, ты научишь меня хорошим манерам. Так же, как научил моего мальчика?
— Это мать Лоренцо, — прошептала Франческа. — Сеньора Ваноччи, мы… — Она осеклась и беспомощно обернулась на меня.
Я привык сознавать себя плохим парнем, и мне это нравится. Не только мне, иначе я давно стал бы изгоем. Но нет — общество что людей, что фэйри радостно аплодирует циничным выходкам и лишь иногда грозит пальчиком, когда совсем уж перехожу черту.
Сейчас, под полубезумным взглядом старой женщины, мне было неуютно до тошноты.
Стоило шагнуть вперед, старуха отшатнулась. По выражению лица я понял, что она меня боится, но это не доставило ни радости, ни утешения:
— Видимо, вам нужен я, сеньора. Ведь это я убил Лоренцо.
Некрасивая, но величественная. На первый взгляд кажется старше, чем есть. Я дал бы ей лет сорок — в Разенне женщины, особенно женщины неблагородного сословия, стареют рано. Морщинистая, с грузной фигурой, резкими чертами лица. Пронзительные черные глаза впились в меня. Я не отвел взгляд.
Единственное, чего хотелось в этот момент, — оказаться как можно дальше отсюда. Но есть вещи, от которых не убежишь. А есть такие, от которых нельзя бегать, если хочешь потом уважать себя.
— Убийца.
— Да, это так.
— Хочу твоей смерти, лордик-маг.
— Понимаю. Но это невозможно. Знаю, что за жизнь платят жизнью, а не деньгами, поэтому не стану оскорблять вас, предлагая виру. Я сделал то, что сделал, и это нельзя исправить. Вы вправе ненавидеть и мстить.
