Вера Камша - От войны до войны

Ознакомительная версия.

– Что с ней?

– Обморок, – проблеял тот, – у эрэа слабое сердце, а тут такое потрясение… Эрэа очень привязана к мужу…

Привязана к мужу, а муж был привязан к ней и нерожденному ребенку, которым эти заносчивые уроды велели не жить. Но теперь эти уроды – его, Франциска, подданные.

– Если с ней все будет в порядке, получишь дворянство, – проникновенно сказал новый король, – нет – повешу.

Лекарь что-то забормотал, но победитель уже вышел, придержав тугую дверь. Будь Рамиро Алва жив, король со временем послал бы красавца маршала на красивую смерть, но к уже убитому испытывал лишь благодарность и скорбел по несостоявшейся дружбе.

Топтавшийся на пороге оруженосец торопливо доложил, что в часовне все готово к венчанию, а в главном храме – к поминальной службе. Франциск что-то буркнул и, тяжело ступая, пошел по гулкому коридору, не обратив никакого внимания на шарахнувшуюся из-под под ног здоровенную крысу.

Отмеченная монаршим вниманием герцогиня осталась лежать с закрытыми глазами среди суетившихся слуг, число которых стремительно возрастало. Лежать, прижимая к наливающейся молоком груди руку с обручальным браслетом. Рамиро умер, она тоже умерла, только этого никто не заметил.

Ветер лениво шевелил полотняные занавеси, сиделка-монахиня перебирала четки, озабоченный лекарь что-то смешивал в костяной чаше. Через распахнутое окно донесся звон сигнального колокола – пять часов пополудни…

Пять часов… В соседней комнате заплакал ребенок, которому предстояло жить с двойным клеймом – сына предателя и пасынка чужеземного короля.

Пять часов… В наспех прибранной часовне вдова будущего мученика и святого, глядя в глаза перепуганному священнику, тихо сказала «да», отдавая руку плебею, от которого ей предстояло родить семерых Людей Чести.

Пять часов… Запертый в казармах граф Карлион в сотый раз объясняет графу Тристраму, что с самого начала знал, что Рамиро Алва – предатель.

Пять часов… Епископ Ариан, преклонив колени перед алтарем, не столько молится об упокоении душ новопреставленных, сколько думает о предложении Франциска порвать с Агарисом и стать главой новой церкви. Еще не маршал Шарль Эпинэ в нерешительности стоит на краю площади Святой Катарины, решая, войти ли в храм у всех на глазах или же проститься с Рамиро ночью, когда этого никто не увидит.

Пять часов… Королева Бланш и ее сын в придорожной харчевне ждут, когда Михаэль фок Варзов добудет им хлеба и сыра, на конюшне тяжело поводят боками уставшие лошади, а в небе сгущаются тучи – к вечеру зарядит нудный, холодный дождь.

Пять часов… Кровь во дворце смыта, испорченные ковры заменены, над троном развешаны знамена с Победителем Дракона. Скоро хронисты всех стран запишут, что в третий день Осеннего ветра 399 года круга Молний Франциск Оллар захватил столицу талигойского королевства Кабитэлу, одним махом покончив и со старой династией, и с позорной кличкой Бездомный Король. Они много чего напишут…

Во славу короля и Талига объявляю заседание Высокого Совета открытым.

Август Штанцлер произнес обыденную фразу обыденным голосом, но Квентин Дорак подозревал, что мысли кансилльера гуляют рядом с его собственными по южным степям. Опытное кардинальское ухо следило за тем, что зачитывал ликтор, но на этот раз большинство подписанных Его Величеством указов были мало значащими, и Дорак мог подумать о том, что делать, если армия Алвы погибла.

Для начала он обвинит Штанцлера и его сторонников в опрометчивости, благо мысль дать Первому маршалу полномочия Проэмперадора принадлежала Придду, которого поддержали Килеан, братья Ариго и сам кансилльер. Так ли они были наивны, напирая на полководческий гений Алвы и растравляя его гордыню? И где носит Леворукий самого Рокэ?

Известий от Ворона не было с начала лета. В своем последнем донесении Проэмперадор Варасты уведомлял, что с десятитысячной армией выступает из Тронко в направлении Сагранны – и все! Люди, лошади, повозки, пушки без следа растворились в золотых варастийских далях. На розыски Алвы оставленный стеречь губернатора Леонард Манрик рассылал сначала гонцов, потом целые отряды, но все они либо исчезали без следа, либо возвращались несолоно хлебавши, не встретив ни своих, ни врагов.

Дорак любил повторять слова некоего древнего циника, заметившего, что отсутствие известий для умного человека заменяет сами известия. Его Высокопреосвященство не считал себя глупцом и не мог отмахнуться от отсутствия сведений о новых беженцах и набегах. Создалось впечатление, что сквозь землю провалился не только Рокэ, но и бириссцы. Неужели Алва согнал-таки разбойников в кучу и перебил? Но тогда почему он молчит? Если же талигойская армия разбита, куда делись победители? Начни в Хисрандском порту тайно продавать талигойских рабов, все стало бы ясно, но их не продавали.

Из Варасты новостей не было, зато они поступали из Кагеты и Гайифы. В империи не сомневались, что Рокэ стоит лагерем неподалеку от границы и выжидает. Чего? Нападения? Алва не столь наивен, он не может не понимать, что бириссцы не станут штурмовать укрепленный по всем правилам воинской науки лагерь. Рокэ взял с собой Вейзеля, значит, с фортификационными работами у южан все в порядке, да и сам Ворон в таких делах разбирается. Нет, на десятитысячную армию бирисские банды не нападут, они предпочитают добычу помельче и побеззащитнее. Проэмперадор может ждать до Возвращения Создателя, «барсы» будут обходить его десятой дорогой и гадить в безопасных местах. Но ведь не гадят, прибери их Леворукий!

Ознакомительная версия.