уж больно суровый мужчина. Жена его Анфиса, Степановна которая, почтальон.
– А, ну да, ну да. Был он здесь. С кумом. И что?
– Все. Я тебе портрет ее покажу. – Бармалей сходил к полушубку и, вернувшись, положил перед Агафьей на стол свой рисунок, где Марфутка точно на шоколадке изображена. – Вот.
Агафья Никитична, улыбнувшись, разгладила листок ладонью.
– Да, – сказала, – она. Что ж, я тебе верю. И расскажу, что знаю, слушай.
Глаза ее затуманились от нахлынувших воспоминаний, но она не позволила им взять над собой верх. В том смысле, что сама вполне контролировала свои мысли и чувства.
– В октябре было дело, – начала рассказ Агафья, – или в ноябре уже... Сего года. То есть, по всем меркам, недавно. Мои обстоятельства тебе известны, ты их сам наблюдаешь. Без мужа, без мужика в доме я сама как мужик. В том смысле, что все на мне. И косить я, и дровишек заготовить, и что угодно. Дети, слава Богу, хорошие, помогают матери, но им еще расти и расти. Ну, а на охоту с мужниным ружьишком, вот с этим, я и вовсе сама.
– Дичь-то есть тут у вас?
– Есть! Дичь есть. Зайца много, но его еще надо уметь взять. Мне иногда удается. Птица разная встречается, то рябчик, то косач, а то и глухарь. Так вот, в октябре, на первой неделе, на Зосиму, взяла я ружье… Значит, все-таки в октябре дело было. В общем, отправилась я в лес. Подумала, что неплохо будет малышню мою белобрысую мяском подкормить. Расти-то им, как ни крутись, надо. День был холодный, ночью заморозок лег и не отпускал, лужи застеклились, да иней на ветках, точно сахар. Только не зря же октябрь грязником именуют. А собиралась я тогда подальше уйти, где как раз глухаря встретить можно. Глухарь птица большая, царь-птица, ее на всех хватит.
Помню, зашла я от дома уже далече, когда вдруг небо потемнело, хотя ничто не предвещало, ветер поднялся такой, что сучья на деревьях затрещали и на землю посыпались. А после началась гроза, с громами, с яркими вспышками. Чувство такое было, будто молнии прямо в меня целят. И то! Одна в сосну рядом со мной угодила! Дерево раскололось, в щепки рассыпалось, да еще и загорелось. Ой! Такой ужас меня обуял, что я, себя не помня, схватилась и побежала. Куда глаза глядят! Прямо сквозь кусты какие-то, сквозь все напролом. Неслась, ног под собой не чуя, аж пока гроза не кончилась. Ой, такого страха я в жизни не знала!
А гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Раз, и все успокоилось, ветер унялся, тучи разлетелись. Солнце не показалось, но все одно посветлело. Я стою, оглядываюсь, и не понимаю, где очутилась. Уж насколько я все места в округе знаю, а этих не припомню. И думаю себе: уж, не в Русколанский ли лес меня занесло? И опять страшно стало.
– Это что еще за лес такой, Русколанский? – спросил Бармалей, который слушал рассказ Агафьи Никитичны, приоткрыв рот. – Никогда про такой не слыхивал.
– Понятно, что не слыхивал. Потому что лес волшебный, заговоренный. Про него не сказывают, и в него так просто попасть невозможно. К слову, есть примета, что когда гремит в октябре, зима теплая и бесснежная случается. Как видишь, не все приметы сбываются.
– А ты и приметы все знаешь? – удивился гость.
– А как же! Мы с природой в обнимку живем, нам это надоть. Ты слушай, что дальше было. Короче говоря, оказалась я в незнакомом месте, и поняла тогда, что заблудилась. Стою, озираюсь по сторонам, и думаю: что же делать? Куда идти? И вдруг – батюшки! Медведь! Я уж и забыла, когда в последний раз косолапого в наших местах видела, а тут на тебе, сидит! А у меня в ружье патроны дробовые, я же по птице охотничала. А что, думаю, коли озлится Потапыч, что пришла к нему без спросу, да пойдет меня драть? А у меня детишки! Что делать? Как спасаться? Как говорится, пережила несколько незабываемых мгновений.
Когда смотрю: а ведь и не медведь это! Похоже, но не он. Да и слишком маленький на самом деле медведь что-то. Это он от страха-то мне большим показался! Я ближе подошла и вижу, что это девочка, маленькая. На ней тулупчик старенький, да меховой полушалок на голове, мохнатый, вот я ее за медведя и приняла.
Агафья рассказ остановила, вздохнула, – часто вздыхает, заметил тогда Бармалей – губы сжала да картинку Марфуткину погладила.
– Так что, сестра твоя, – сказала она после, – если взаправду сестра, объявилась в наших краях очень необычным образом. Через грозу. Ну, это ладно, дальше слушай.
Я к ней: как зовут? Марфутка. Откуда взялась? Где твой дом? Не знаю, говорит, заблудилась я. Как не знаешь? Как заблудилась? Молчит. Молчит, и ладно. Не оставлять же деваху одну в лесу? Отведу домой, думаю, а там, может, и родители ее найдутся. Кто-то же должен ее искать? Опять же, в тягость она нам не будет. К моим четверым еще один рот прибавить, так и незаметно будет. Взяла ее за руку и повела. Повела... Сначала стою и думаю, куда идти? А она мне: «Вы вон к той березе идите, тетя Агафья. Там за ней и дорога откроется». Я к ней, откуда, мол, мое имя знаешь? Я тебе не называлась. Молчит! Только улыбается, как ангелочек. Ну, что, пошли мы. И действительно, только к березе подошли, как я и местность признала. Далеко, надо сказать, занесло меня в тот раз! Кстати, дорогой и глухарь нам попался, и заяц, так что, как ни странно, и охота в тот раз удалась.
Вот так Марфутка твоя в доме этом и появилась. Нетрадиционным, можно сказать, способом. Не по дороге, а прямиком из лесу. Ну, а дальше чудеса с ней не закончились, наоборот, только начались.
Да, привести-то я ее привела, а дальше что? У нас же тут кроме людей никакой власти нет. Все в Митькино. Участковый и тот наездами. Ну, решила: как-нибудь. Пусть живет, а там видно будет.
Надо сказать, очень добрая и ласковая девочка, с моими белобрысиками сразу подружилась. Они у меня такие, сторожкие, а эту сразу приняли, как родную. Определила ей угол в доме, вон тот, за занавеской, там она и жила. Странная... Оказалось, что не умеет
