Я продолжил беглый осмотр. Мягкая софа, на которой лежал аккуратно свёрнутый плед, барная стойка у стены, книжный шкаф из ореха, пушистый ковёр на полу. Лагарди знал толк в удовольствиях и себе не отказывал. Повсюду стерильная чистота: ни пылинки, ни соринки. Настоящая берлога старого холостяка.
— Присаживайтесь, — предложил Лагарди, указав на одно из кресел.
Я поблагодарил и сел. Кресло качнулось сначала назад, а потом вперёд. Мне понравилось. Надо купить такое же и поставить в офис. Буду в нём дремать, когда поток клиентов иссякнет.
— Не хотите выпить? — спросил он.
— Спасибо, для алкоголя ещё рано.
— Было бы предложено, — пожал плечами Лагарди. — Себе я накапаю.
Он снял со стойки пузатую бутылку и наполнил высокий бокал до краёв.
— Не передумали? Отличный бренди из старых запасов.
— Нет, — отозвался я. — Составлю компанию в другой раз.
Лагарди опустился в кресло по соседству и с наслаждением откинулся на спинку.
— За Томаса! — Он поднял руку с бокалом в воздух и сделал глоток. — Пусть земля ему будет пухом.
— Где ваши очки? — спросил я, когда содержимое бокала исчезло в его желудке.
— Там. — Он махнул в сторону книжного шкафа. — На полке лежат. Я их не ношу дома.
— Вы один живёте?
— Вас это не касается. — Голос его сразу стал бесцветным.
Я ощутил в нём какую-то надломленность. У этого человека были проблемы с внутренним стержнем. Что-то его угнетало.
— Я расследую убийство, — напомнил я.
— Это не является пропуском в мою личную жизнь, — парировал Лагарди.
— Возможно. Вы ладили с братом?
— А вы не знаете? — Лагарди слабо улыбнулся.
Я промолчал. Это подстегнуло собеседника.
— Неужели Рейли держал рот на замке? — Он вперил в меня внимательный взгляд синих глаз.
— Я знаю только то, что братскими ваши отношения не назвать. У вас существовали разногласия из-за женщины.
— Знаете что, — вместо ответа произнёс Лагарди, — я, пожалуй, ещё выпью. Вы хотите залезть мне в душу. Я — не против, но без хорошей смазки ничего не выйдет.
Он снова направился к бару тяжёлой и шаркающей походкой уставшего человека и вернулся, отягощённый ещё одной порцией спиртного. Я не стал донимать его вопросами и дождался, пока Лагарди устроится удобней.
— За Сюзи! — произнёс он, осушая бокал.
— Кто такая Сюзи?
— Сюзи? — переспросил Лагарди. Глаза его сверкнули. — Сюзи, Сюзанна — самая прекрасная женщина в моей жизни. Когда-то я мог говорить о ней часами. — Он пошевелил бровями, собираясь с мыслями. — Вам приходилось любить кого-то? По-настоящему, так чтобы ваша жизнь не имела смысла без этого человека.
— Да.
— Тогда вы должны меня понять. Сюзи была смыслом моей жизни. Не смейтесь, Гэбрил. Я знаю, что это звучит высокопарно, но в моих словах нет ни капли лжи.
— Мне ваши слова не кажутся высокопарными.
— Спасибо. Мы хотели сыграть свадьбу. Оставалась одна неделя, всего одна вшивая неделя до того, как мы стали бы мужем и женой. — Выражение лица Лагарди стало трагическим. — Я пригласил Томаса стать свидетелем на свадьбе. Это стало роковой ошибкой. Он приехал, такой красивый, видный, в военной форме. Настоящий герой. Сюзи увидела его и… — Лагарди помолчал. Слова давались ему нелегко. — В общем, она меня бросила. Ушла к Томасу.
— Мне это знакомо, — признался я. — Когда-то я пережил схожую драму. Вас бросила невеста, от меня ушла жена. С той поры прошло почти четыре года. Не самые лучшие четыре года, скажу вам. Я очень её любил.
В глазах собеседника зажёгся интерес.
— Сочувствую. Но вы смогли это пережить. Каким образом?
— Даже не знаю, что сказать. Я нашёл утешение в работе, пахал как проклятый. Денег много не заработал, но зато знал, чем занять вечер. А потом встретился с Лиринной. Она вернула меня к нормальному существованию. Сейчас мне кажется: всё, что ни делается, делается к лучшему.
— Я могу вам только позавидовать. Работа не вызывала у меня ничего, кроме отвращения.
— А что у вас за профессия?
— Профессия. — Лагарди хмыкнул. — Я — писатель. Пишу дерьмовые книжки под целой кучей псевдонимов. Дарий Донахью — может, слышали о таком? Это я!
— Слышал, даже читал кое-что. Насколько я помню, у него главный герой, отягощённый оравой недалёких родственников и котов, разгадывает детективные загадки, перемежая их бородатыми анекдотами, украденными из старых газет.
— Уловили самую суть. Удивительно, но эта ерунда расходится, как горячие пирожки.
— Должно быть, гребёте деньги лопатой.
— Когда у тебя много денег и нет ни малейшего интереса их тратить, становится скучно. Я потерял любимую женщину, стал противен сам себе. Пил как сапожник, буянил, даже подрался на дуэли с Томом. Хорошо, что мы тогда не убили друг друга. Я был дураком.
— Рад, что нашли в себе силы признаться.
— Вы говорите со мной словно психолог. Поддерживаете, утешаете.
— Я — сыщик. Мне полагается быть беспристрастным, однако порой это выше моих сил.
— Вы очень приятный собеседник, Гэбрил. Жаль, мы встретились только вчера. Я бы с удовольствием пропустил с вами рюмочку четыре года назад. Нам бы нашлось, о чём поговорить.
— Безусловно. Однако нас свело убийство Томаса Хэмптона. Кто мог желать ему смерти?
— Если бы вы задали мне этот вопрос на пятнадцать лет раньше, я бы со всей искренностью ответил, что именно я жаждал его смерти больше всех.
— А сейчас?
— Многое поменялось Желающим убить майора, пришлось бы встать в очередь. Но меня бы в ней не было. Я простил Томаса. Пули, которыми мы с ним обменялись на дуэли, нас примирили.
— Мне хочется верить. Но если не вы, то кто?
— Кто убил Томаса? Вы это имеете в виду?
Я кивнул. Какое-то мгновение мы молча смотрели друг на друга. Наконец он решился:
— Нас, Хэмптонов, нельзя назвать идеальной семейкой. Мы словно магнит притягиваем к себе все пороки и неприятности. Томас отбил у меня невесту. Он даже не посмотрел, что мы братья, пускай и двоюродные. Думал только о себе.
— Любовь — это любовь, — осторожно заметил я.
— А братская любовь что тогда, по-вашему?
Я не нашелся, что ответить, тогда Лагарди продолжил:
— Ораст — мизантроп. Он ненавидит всё человечество. Его интересуют только фарфоровые безделушки. Якшается с разными подонками. Просто удивительно, как ему до сих пор не перерезали горло. Поппи — редкостная дура. Тупая, как пробка. Единственное светлое пятно — это Джонас. Наверное, потому что в нём течёт кровь не только Хэмптонов, но и моей, — Лагарди горестно вздохнул, — моей Сюзи. Впрочем, возможно, во мне говорят чувства, и я его идеализирую. Но мои родственнички — это что-то. Вспомните, что творилось в доме перед приездом полиции. Они обвиняли друг друга в убийстве, и поверьте, у каждого был мотив.
