Концовка Морресту понравилась. И то сказать: вот пройдет еще сто лет, уйдут последние ветераны, и...
...И все будут "знать", что Гитлер сражался за спасение мира от большевистской агрессии и русского тоталитаризма, что атомные бомбы на Японию сбросил Сталин, а Зоя Космодемьянская была проституткой, наркоманкой и лесбиянкой и нарочно заразила офицера Вермахта сифилисом, за что и была повешена. А поджигала она дома клиентов, отказавшихся заплатить. Что капитан Гастелло врезался в немецкий самолет спьяну, русские воевали за Сталина потому, что их подгоняли смершевцы пулей под зад, а Покрышкин на самом деле не сбил ни одного немца. И вообще войну выиграли американцы, евреи и поляки, а русские только народы депортировали. Почему нет? В Эстонии такая "история" уже прижилась. Как установил академик, пожелавший остаться анонимным, со ссылкой на вновь рассекреченные документы...
От чтения Морреста отвлекла вспыхнувшая и погасшая свеча. В щели неплотно прикрытых ставень синел ненастный рассвет. "Ну вот, не поспал, - подумалось ему. - И ничего полезного не узнал - так, беллетристика..." Он и сам смог бы написать не хуже, даже не имея под рукой оригинала. И все-таки мысли вновь и вновь обращались к концовке: ведь и правда, порой память о подвиге или злодействе важнее самого деяния. И хранить ее порой бывает труднее, чем подниматься в рост под пулеметным огнем...
Моррест потянулся, отгоняя сонливость. Подошел к окну, раскрыл ставни, высунулся в промозглую сырость ненастного утра. Оно было неотличимо похоже на вчерашнее. Только тогда вокруг простиралась безбрежность моря, а теперь внизу угрюмо нахохлился большой город, и грязная вода стекала по улицам к морю. Все так же накрапывал бесконечный холодный дождь, свистел ветер в ветвях оголившихся деревьев. Здешняя зима напоминала сочинскую - унылое безвременье, ни зимы, ни лета. Без веского основания на улицу выходить не стоит. Разве что, рабыню на рынок послать. Подумал - и устыдился этой мысли: гонять на холод бедную девчонку - и вовсе свинство. До сих пор ей и так жилось несладко.
Стук в дверь застал Морреста за умыванием. Плеснув в лицо холодной воды, отфыркнувшсь, он бросился открывать.
- Кто здесь? - спросил он.
- От господина мажордома, - произнес мальчишеский голос. Моррест приоткрыл дверь.
- Зачем я ему?
- Он сказал идти срочно к нему, говорил, будет готовить вас к ауда... атуди... ну, в общем, ко встрече с королем. Велел вам поторопиться, а то вы можете опоздать.
"Началось!" - мелькнуло в голове Морреста. Наскоро перебрав наличный гардероб (что-то осталось в наследство от Эленбейна, что-то от Морреста-первого), он надел чистую зеленую рубаху, широкие бесформенные штаны на веревке, уже привычные сапоги. По земным меркам, смотрелось все убого и безвкусно, но здесь - последний писк моды. Кинжал... Нет, его лучше оставить. Кто знает, как воспримут оружие телохранители? А решит король-батюшка, что новый летописец не нужен - не спасет и меч.
Мажордом ждал его в давешней приемной. Он тоже был в парадном, прошитом серебряными нитями одеянии, в шляпе пером, и если б не пузо, походил бы на Робин Гуда из мультфильмов. Так-то он больше смахивал на беременного павиана... Павианиху.
- Нельзя было побыстрее? - накинулся мажордом на Морреста.
- Простите, а как вас зовут?
Спросить (равно как и ответить "я такой-то") имя напрямую тут считается чуть ли не оскорблением. По деревням до сих пор верят, что знающий твое имя колдун может подчинить тебя своей воле или лишить мужской силы, или наслать болезнь и порчу. В деревнях... да и в городах многие верят, а остальные предпочитают на своей шкуре не проверять. Вот "меня зовут" - другое дело. Звать-то могут как угодно, хоть непристойной кличкой - это не будет именем.
- Меня зовут Аджан ван Карин.
- Очень приятно, - буркнул Моррест первое, что пришло в голову, поскольку понятия не имел как тут, в Алкии, принято отвечать. Похоже, именно так - мажордом был вполне доволен. - Идем?
- Давно пора! - отозвался Аджан. - Какой король любит ждать?!
- Аджан-катэ, а вы их много видели?
- Одного. Да мне другого короля и не нужно.
Они прошли несколько залов, облицованных то мрамором, то малахитом, то выложенными разноцветными камнями изображения подвигов Алка Морского. Яшма, сердолик, лазурит - камни были подобраны с изумительным вкусом и мастерством, и когда по вечерам загорались лампы и факелы, по всем стенам таких залов плясали разноцветные блики. Сейчас, конечно, достаточно света давали неожиданно широкие, украшенные разноцветными витражами окна. И не понять, в нынешней ли Алкии были сделаны эти витражи или, как многое другое, унаследованы от Империи. Наверное, все же второе - иначе вряд ли алки так кичились своей властью над сколенцами. Это как Российская Федерация, на авиасалонах демонстрирующая разработанные, а часто и изготовленные в СССР самолеты. Впрочем, известно ведь, что пигмей, влезший на плечи гиганту, видит дальше гиганта.
Они прошли небольшую, но уютную комнатку - наверное, караулку для королевских телохранителей. Вояки застыли по стойке "смирно", копья, шлемы, кольчуги, поножи и налокотники сверкали начищенным металлом. На поясах висели короткие, особенно опасные в тесном помещении мечи. В горячке боя двуручник можно всадить в низкие потолочные балки, в толстые деревянные колонны, в стол писаря или стулья. Но эти короткие клинки, похожие на римские гладиусы, создавались именно для боя в тесноте - в толпе, в здании, на узких улочках городов. Соответственно, и кололи ими чаще, чем рубили или резали.
Писарь сидел не просто так. Выяснил имя, должность, цель прихода, место рождения - короче, все то, что Михаил, а не Моррест назвал бы паспортными данными. В качестве места рождения Моррест назвал городок Тэзару - место, где и жил настоящий Моррест. Вроде бы городок упоминался в том контексте, что там была сколенская крепость и монастырь, в котором прежний Моррест ван Вейфель писал свои книги. Сейчас там наверняка царит запустение, одичание и голод - как всегда и бывает на развалинах империй. И лишь под массивными каменными сводами высокогорного монастыря еще теплится лампада древней культуры, долгими северными зимами летописцы переписывают древние хроники, сказания, баллады. Они стараются сберечь хотя бы крохи древней культуры, погибшей в мире за стенами. Удачное вторжение каких-нибудь фодиров или кенсов, или баркнеев в не прикрытую имперскими легионами долину - и один из последних островков Империи будет сметен с лица земли. Но пока жрецы делают тяжелую и, на первый взгляд, бессмысленную работу, светоч древнего знания не погаснет.
