В этот вечер Келли и Санди впервые решили надолго (на целую ночь) отлучиться из дома: слетать с Акелой и Спарком на атолл Бутаритари и оценить перспективы подъема девяти японских палубных истребителей «A6M Reisen», модель 1939 года (вошедшая в историю второй мировой войны под кодовым названием ZERO). После того, как Оохаре и Уфале занялись авиетками-«ретро», охота за утопленными боевыми самолетами на окрестных мелководьях стала для тероанцев чем-то средним между хобби и бизнесом. В этом была еще и романтика (погружения в темное время суток, чтобы не мешали туристы-дайверы).
Узнав об этих планах, Винсмарт сначала пришел в ужас:
— Вы что, с ума сошли, через две недели после родов?!
Но Келли и Санди были непреклонны в своем желании «оторваться», и тогда док Джерри начал давать советы, более похожие на армейские инструкции:
— Во-первых, никаких вам погружений, никаких ныряний, никаких…
— Но мы же тогда ничего не увидим! — возмутилась Санди.
— Можешь надеть маску, опустить личико в воду и смотреть.
— Это неудобно, — сказала Келли, — и что нам сделается, если мы нырнем метра на три?
— На метр, — отрезал Джерри.
— На два, — предложила она, — по рукам?
— Ладно, — сказал он и повернулся к Спарку, — Валентайн, если я только узнаю, что ты дал девчонкам акваланг… Ну, короче, ужас, что я тогда сделаю. Теперь про полеты. Упаси вас все боги и богини Океании, посадить Келли или Санди за штурвал самолета. Роджер, не делай большие глаза, я уже тебя ловил на попытке это сделать. Дальше, запомните еще пять «не»:
не прыгать в воду с высоты больше 10 футов,
не поднимать больше 10 фунтов,
не пить ничего алкогольного, крепче кефира,
не курить. Вообще не курить. Ничего.
И последнее «не»: никакого секса на природе.
— Что, вообще?! — воскликнула Келли.
— Ну… Скажем, так, если вы, все-таки, будете этим заниматься, то выберите какой-нибудь другой способ, если не хотите иметь кучу неприятностей. Я понятно выразился?
— Понятно, — вздохнула она, — ладно, мы будем работать над этим.
В таком виде советы были приняты. Оставалось разобраться с присмотром за потомством. Несмотря на уважение и доверие к Тавохаги, молодые родители не рискнули оставлять малышей на нее одну, и уболтали дока Рау, Абинэ и дока Джерри присмотреть за ними дополнительно. Правда, практически из этого мало что вышло. То есть, Абинэ честно попыталась было заняться присмотром всерьез, но Тавохаги стала ворчать, что молодежь бестолковая, и только путается под ногами, так что шла бы лучше Абинэ кормить своих мужчин, поскольку они в еде ничего не смыслят, и если предоставить их самим себе, то запросто могут испортить желудок. В такой ситуации всем троим ничего не оставалось, кроме как устроить пикник на берегу, рядом с пирсами хаусхолда E9. Отсюда хорошо просматривалась терраса, где Тавохаги устроила всех малышей, и устроилась сама.
— Коллега Джерри, вы знаете легенду о воине по имени Фидиппид, бежавшем в Афины с вестью о победе на Марафонском поле над персами в 490 году до н. э.? — спросил док Рау.
— Конечно, — сказал Винсмарт, — В честь этого парня названа самая длинная олимпийская дистанция, 40 километров, если не ошибаюсь.
— Примерно так. А помните, что с ним было, когда он добежал?
— Выпил, закусил и пошел по девочкам? — предположила Абинэ, разравнивая горячие угли старой саперной лопаткой.
Док Рау покачал головой.
— Нет, милая леди. Фидиппид крикнул: «радуйтесь, афиняне, мы победили!», и умер.
— От чего?
— Перенапряжение, надо полагать.
— Мда, — сказала она, — есть у таитян хорошая поговорка «не торопись, а то успеешь». А к чему эта байка? Я что-то не догоняю.
— Да так, смотрю на одного знакомого ученого. Его настроение мне не очень нравится.
Винсмарт взвесил в руке канистру домашнего пальмового вина, наполнил пластиковые стаканчики и поинтересовался:
— Это вы про меня что ли?
— Увы, коллега. Вы демонстрируете тревожные признаки марафонского синдрома.
— Какие же?
— У вас последнее время на лице написано вот такими буквами «Я уже прибежал», — док Рау показал двумя ладонями размер воображаемых букв.
— Правда? — расстроенно спросил Винсмарт.
— У Джерри депрессия и ничего больше, — возразила Абинэ, — он устал, ему надо отдохнуть, как следует, только и всего. И еще климат. Да, точно! Джерри, я поняла! Тебе надо побыть в родном климате. Хочешь, я с тобой съезжу в твою Канаду? А что? Я никогда не ходила по реке на каноэ. Говорят, это круто!
— Там сейчас начинается зима, — сказал он, — Реки замерзают.
Абинэ задумалась, но очень ненадолго.
— Ага! Значит, там есть снег. Это тоже круто, ты меня будешь учить ходить на лыжах.
— Тебе там будет холодно, — заметил Винсмарт.
— Если не хочешь вместе со мной, так и скажи, — ответила она, аккуратно укладывая на угли большие куски мяса тунца, завернутые в фольгу, — Я не обижусь. Мало ли, может, там у тебя первая любовь, или вообще хочется побыть одному. А что? Бывает.
— Да нет, не в этом дело.
— Вот именно, — констатировал док Рау, — а дело в том, что у вас, коллега, этот синдром. Хотите, скажу, о чем вы думаете? Вы думаете: вот я бежал изо всех сил, рвал жилы, и куда-то прибежал, а что дальше? Что изменилось от всего, что я сделал? И главное: что я еще могу сделать, или уже ничего не могу?
— Этак я скоро поверю в ваше колдовство, — пробурчал док Джерри.
— Никакого колдовства. Просто психология. А хотите, скажу, что вам с этим делать?
— Валяйте. Все равно, это ваше «а, хотите?» не более, чем фигура речи.
Док Рау улыбнулся и кивнул.
— Действительно. Знаете, коллега, существует такое правило: если вас донимают какие-то вопросы, надо просто взять, и ответить на них.
— Вот так, взять и ответить? — удивленно переспросил Винсмарт.
— Да, вот так. Они же не сложные, верно?
— Ерундовые, — поддержала его Абинэ.
— Понятно. Все вокруг такие умные, один я полный кретин.
— Наоборот, Джерри, — возразила она, — ты ужасно умный, а в простых делах это мешает. Ты начинаешь искать какие-то скрытые смыслы там, где их ни фига нет. Это …
Она смутилась и замолчала.
— Продолжай-продолжай, — подзадорил он, — раз уж начала, так не останавливайся.
— Только ты тогда не обижайся, — потребовала Абинэ.
— Не буду. Я же сам попросил.
— Это, — продолжала она, — европейский глюк, будто в жизни должен быть какой-то смысл. Типа как «min» у конфуцианцев, только еще хуже. Конфуцианец хотя бы уверен, что, если он ведет себя по-человечески, то смысл в его жизни непременно есть. А бедняга европеец мучается вопросом: «есть ли смысл в моей жизни?». Поиски этого долбанного смысла уже отравили жизнь десяткам поколений толковых европейцев и янки.
