— Ты понимаешь, что представляет собой это место? — спросил он, уставясь вдаль.
— В нем сокрыта великая мощь.
— Великая мощь, великая мощь, — пробурчал Костоправ. — Только одно и слышу.
— Это логовище Кины? — спросил я. — Или Хатовар? Или и то и другое? А может быть, ни то ни другое?
— Как доберемся, так сразу все узнаешь.
— Хочешь, я тебе помогу — подержу эту хреновину? — предложил Рыжий и, взяв у меня знамя, оперся на его древко.
— Помощник выискался. Где ты был последние пятьдесят миль?
— Пятьдесят? Каких пятьдесят? Ты, часом, не бредишь?
— Доведись тебе тащить эту орясину, ты бы сказал сто.
Рыжий заржал:
— Ручаюсь, мы не прошли и пятнадцати. А я-то думал, ты всегда в хорошей форме, потому и на побегушках у Старика.
— Отцепись, Рыжий, я не в настроении. — Мне и впрямь было не до него. Уж больно хотелось присмотреться и прислушаться к капитану и Госпоже, а они отошли, когда ко мне привязался Рыжий, — Я как раз думаю о том, что за чудесная ночка ждет нас впереди.
Нюень бао сбились в тесный кружок и тихонько совещались: видимо, тоже гадали, что ждет их ночью. Все до единого держали под рукой связки бамбука. Сиятельство со своей командой сооружал общий лагерный костер. Его предстояло развести на специальном помосте, высоко над поверхностью дороги. Пройдясь по дороге пешком, Госпожа пришла к заключению, что черпая лента в известном смысле живая и огонь может ей не понравиться.
Жаль, что у меня не было возможности узнать, что у нее в голове. С самого вступления на равнину она погрузилась в размышления, и у нее наверняка появились интересные мысли. Возможно, сейчас она делилась ими со Стариком, а я из-за болвана Рыжего рисковал ничего не услышать.
— Эй, — крикнул Костоправ Сиятельству, — огня пока не разжигай. Поедим всухомятку.
Дерьмо. Мы не ели как следует с самого Таглиоса, а тут еще и без горячего остались. Холодная вода и вяленое-мясо — не лучший ужин.
— Рыжий, тебе есть чем заняться?
— Да, капитан.
— Смотри, а то я найду.
Костоправ огляделся, снова склонился к Госпоже и стал вглядываться в пространство между столбами. Я готов был поклясться, что он пытается справиться со своими сомнениями. Ведь именно там, впереди, находилось то, к чему он шел сквозь долгие и неимоверно трудные годы. Но порой я подозревал, что решение попасть туда возникло случайно, под влиянием минутного порыва, овладевшего человеком, который просто не знал, что ему делать, когда на него свалилось бремя ответственности.
Я обошел лагерную площадку: вид повсюду был совершенно одинаковый. Поскольку небо скрывали облака, трудно было даже понять, где север, где юг.
— Знаменосец! Что такой квелый?
— Привет, Зиндаб, я тебя и не заметил. Задумался.
— Понятно. Чудное местечко, ничего не скажешь.
Мне казалось, что Зиндаб бледен, хотя трудно понять, как может побледнеть совершенно черный негр.
— Слушай, я тут нашел кое-что. Сдается мне, ты должен это увидеть.
— Ладно.
Я проследовал за ним сквозь лагерную толчею, и мы вышли к южной оконечности круга, откуда начиналась тянувшаяся дальше дорога. Она вела туда, где маячили очертания гигантского строения, — потому я и понял, что мы смотрим на юг.
— Дырка?
Я увидел всего-навсего дырку. Отверстие в дороге, дюйма два в поперечнике и в фут глубиной. Может, и больше, при таком освещении судить трудно.
— Именно так. Дырка. Может, у меня воображение разыгралось, но мне кажется, что она как специально сделана для установки знамени.
— А ведь точно!
Я задумался, были ли такие отверстия у других площадок? Может, и были, а я не заметил. Так или иначе, возможность установить знамя представлялась весьма заманчивой. И тем более заманчивой, чем дольше я на эту дыру смотрел.
Я опустил нижний конец древка в отверстие, и оно погрузилось примерно на полтора фута.
— Здорово, — пробормотали, — подходящее местечко.
В течение дня меня время от времени подменяли, но мне все же пришлось таскаться со знаменем больше, чем кому-либо другому.
Зиндаб хмыкнул. Вид у него был встревоженный.
Я тоже ощутил очередное содрогание почвы. Хотелось верить, что за ним не последует настоящее землетрясение.
Опустив глаза, я с удивлением заметил, что древко сидит в отверстии плотно, а ведь когда я его вставил, оставался зазор примерно в полдюйма.
Я попытался выдернуть знамя.
Ничего не вышло.
Никаких содрогании больше не было.
— Дерьмо!
Зиндаб ухватился за древко и потянул изо всех сил. У него хватило ума прекратить это пустое занятие прежде, чем он получил грыжу.
— Черт с ним, — пробормотал я, — Не будет другого выхода, придется отпилить кусок древка. Отложим это до завтра.
Я поискал взглядом Старика и его подругу. Они по-прежнему стояли плечом к плечу, смотрели на юг и лишь изредка обменивались словами. Даже без шлемов они выглядели похожими на привидения.
Взявшийся невесть откуда Тай Дэй доложил, что у него готов и ужин, и все для ночлега. Нарочитая вкрадчивость тона позволяла догадаться, что он сердится: одни трудятся в поте лица, а другие — вроде меня — знай себе разгуливают.
— Ежели б ты, приятель, отрастил сиськи да убрал куда-нибудь шишку, я бы на тебе женился.
Почва под ногами снова заколебалась.
— И поступь их сотрясает землю… — пробормотал я.
— Что? — не понял Тай Дэй.
— Так, вспомнилась сказка, которую я слышал в детстве. О древних богах, именуемых титанами. Я размышлял о том, как сильно изменился с тех пор.
Возможно, мы и сами были гигантами.
Я знал, что пребываю во сне, ибо небо не затягивали облака и на нем светила полная луна. Но между мной и миром стояла некая нелепа: луна являлась как бы центром плывущего по небу облачка света. Такое небо я видел в земле своего детства. Бледно-голубоватый свет выдавал беспокойные Тени, разведывавшие границы круга. Сотни Теней, то взмывающих вверх, то опускающихся, то скользящих вдоль невидимой стены. Мне показалось, что откуда-то, наверное, с расстояния в тысячу миль, доносится беспрестанное хныканье Длиннотени.
Большущая Тень застыла у границы круга, неподалеку от меня. Она распласталась, словно прижавшись к невидимом поверхности. Я вспомнил, как, блуждая в мире духов, однажды коснулся Тени.
Страх, забытый с тех пор, как я поднялся на равнину, вновь начал прокрадываться в мое сердце.
Похоже, ту здоровенную Тень почему-то интересовал именно я. Отвернувшись, я попытался выбросить ее из головы.
