Рядом с городом, прямо примыкая к его валу — широкое поле, не меньше футбольного. Интересно, у них тут какие-то народные забавы проходят? Может орки в футболянку режутся? А зимой — в хоккей с мячиком, размеры как раз подходящие.
Одни ворота Борга выходили на усадьбу, вторые на «футбольное поле». В третьи вела наша дорога.
— Борг…
Только сейчас я заметил, что мы все остановились и рассматриваем открывшееся, только каждый по-своему.
Проще всего читался Калле — этот был как щенок, который сквозь остекление подъезда увидел улицу. Глазенки сверкают, пальцы, сжимающие лямки «рюкзака» побелели. Ну только ножками не сучит от нетерпения.
Хрут, исполнявший у дяди обязанности завхоза смотрел весело, одновременно с облегчением и надеждой. Уж что вызывало в нем такие эмоции — окончание пути, близкий отдых или предвкушение от предстоящих закупок, я не знаю.
Сигмунд был спокоен, хотя мне это спокойствие и показалось напускным. Йорген? Я вообще с трудом мог «читать» дядю — его деревянное лицо как будто было не способно на эмоции.
А вот от кого не ожидал увидеть гамму чувств, так это от Фритьефа. Старый вояка мне напомнил бывалого бойцового пса, вновь увидевшего ринг. Крылья носа дрожали, будто пытаясь вобрать в себя весь букет запахов, что ветер принес с берега: йода, рыбы, смолы, какой-то гнили, влажного дерева, дым. Глаза обшаривали акваторию, пристани, корабли, скользнули по кораблику вдали, остановились на одном из вытащенных на берег драккаров.
— Ульвбьёрн, старый лис, — подобие улыбки тронуло губы.
— Нечего глазеть, — проворчал Йорген, — нам еще устроиться надо.
Или мне показалось, или в его голосе я услышал нотки сомнения.
Мы спустились с пригорка, тракт прямиком вел к городку. И когда уже подходили к воротам, с моря донесся протяжный гудок или рев. Я вскинулся, это что? Лохнесское чудовище перепутало регион, или тепловоз заблудился в мирах? Звук повторился, он шел с подходящего к берегу драккара, приблизившегося настолько, что стали видны гребцы, равномерно опускающие весла в воду и несколько фигурок на носу. Вот стоящий впереди и выше всех, держащийся левой рукой за «шею дракона» вскинул большой рог и над водой разнесся новый призыв.
Наконец ему ответили с берега: на одном из драккаров, стоящих у пирса нашелся орк, который так же вскинул здоровенную изогнутую штуковину, поднес тонкий конец ко рту и новый трубный глас покатился над водами Борг-фьорда.
Йорген, отвлекшийся было на звук, повернулся и хотел было пойти дальше, но Калле порывисто схватил отца за руку. Дядя взглянул в по-щенячьи восторженные глаза младшенького, проворчал.
— Ладно, давай посмотрим.
— Это Хаук, — пояснил Фритьеф, — молодой форинг из свободных. У него небольшой корабль и малый лид: прошлой весной уходил всего с тридцатью хольдами. Но удачлив. — с затаенной завистью произнес ветеран.
Честно говоря, и половины слов не понял!
— Лид, это дружина? — взглянул я на Фритьефа.
— Дружина, только у ярла, — презрительно обронил Калле, — и дружинники, то есть хирдманы — это только воины ярла. Но тебе эти знания ни к чему!
Ох, дождешься ты у меня! Хотел ответить, что-нибудь ядовитое, но мое внимание привлекло лицо Фритьефа.
— Хвастун, — с усмешкой бросил тот, но сколько в голосе было уважения!
Я повернул голову туда же, куда смотрел он. На подплывающем драккаре что-то происходило. Судно шло по инерции, направив нос на пристань, но весла не убирали — они остались выставлены параллельно воде. И вот на эти весла, как на консольно-закрепленные бревна в тайпарке с борта соскочил тот же, что трубил в рог. В этот момент солнце, что случалось нечасто, пробило сплошной облачный покров, и туловище «эквилибриста» заблестело, как рыбья чешуя.
— Кольчуга! — воскликнул Калле.
А трубач побежал по веслам, перепрыгивая с одного на другое, достиг последнего в ряду, перебежал сквозь корабль на другой борт и очутился на противоположном ряду весел. Только теперь он бежал не ближе к борту, а почти посредине.
— Он что, больной? — невольно вырвалось у меня, — нога соскользнет и привет! В кольчуге не выплывет!
Говорил я почти под нос, но меня похоже услышали, ибо все повернулись и посмотрели, кто с изумлением, кто с жалостью, кто с явным превосходством.
— Кто боится умереть, тот в походы не ходит, — донесся спокойный голос Сигмунда.
Смельчак меж тем снова очутился на первом ряду весел, и побежал уже почти по самым лопастям. Жуть! Я все ждал, что придурок сейчас сверзиться в воду, и поскольку в доспехах — больше мы его не увидим. Не дождался. Завершив второй круг, он заскочил на корабль. Весла пошевелились, как будто их освобождали от креплений, они вновь опустились в воду и погребли, подгоняя судно все ближе и ближе к берегу.
— Пошли, — объявил окончание представления Йорген, и мы шагнули на мостовые городка под названием Борг.
***
Остановились на постоялом дворе. По количеству звезд наш отель проигрывал второму, имеющемуся в Борге, и все из-за наличия у конкурентов спа-центра, под кодовым названием «баня». Но Йорген заявил, что мы здесь ненадолго, опять же приехали не работать, а делами заниматься, пачкаться недолжны. Ну а если кому не в терпеж — у берега есть мелководье, можно совершенно бесплатно смыть пот и грязь там.
Заняли одну большую комнату с печкой, которую, впрочем, не топили — за топливо (торф или дрова) надо было платить отдельно. Лошадей поставили в конюшню. Еще у постоялого двора был большой сарай, типа склада, где приезжающие в Борг бонды могли складировать вещи на продажу или покупки. Но мы свои свалили в комнате.
Время до темноты оставалось, поэтому Йорген, Сигмунд и Фритьеф отправились, как они выразились «по делам», отрядив оставшихся по хозяйственной части. Старшим над нами с Калле был назван Хрут, чему, впрочем, ни я не мелкий гаденыш возражать не стали. В Борге, в отличие от опытного Хрута мы оба были впервые.
Нагрузившись кое чем из принесенного, ступили на мощеную деревянными плахами мостовую городка. Улиц здесь, в моем понимании не было, просто когда-то, кто-то поставил одну лавку здесь, другую там, потом пристроил сараюшку или сортир, обнес забором, а все что осталось — назвали тротуаром и замостили. На удивление было довольно чисто, никто против ожидания не выплескивал ночные горшки на мостовую нам под ноги. На мой вопрос работник дяди пояснил, что в городе следят за санитарией, и даже есть специальные штрафы для нарушителей. Выгребные ямы вынесены за пределы стены и каждый житель города обязан выносить помои и опустошать содержимое сортиров только туда.
Впрочем ароматы городка все равно были далеки от современных мне, московских: пахло сырым деревом, плесенью, дымом, различной едой, все равно примешивался гнилостный запах.
Население Борга составляли почти исключительно торговцы и ремесленники. Соответственно основным типом здания была торговая лавка, с пристроенным жильем самого торговца с домочадцами, работниками и рабами, хлевом для скотины (наконец-то я увидел, что скотина живет отдельно!), какими-то хозяйственными постройками, неизменным сортиром. Каждое такое владение выходило фасадом лавки на мостовую, где верхний этаж отводился под жилье, а остальные пристройки образовывали нечто вроде дворика, с которого был выход на совсем узенький задний тротуарчик. Иногда между такими владениями был проход, совсем узкий — встретишься, не разойдешься, иногда нет.
Хрут уверенно вел нас вперед, хотя после третьего нелогичного поворота я окончательно заблудился в этом лабиринте. Успокаивало только то, что сам городишко небольшой, всегда можно дойти до стены, по ней — до ворот, обойти снаружи до тракта, а оттуда я дорогу запомнил — первый поворот направо — наша гостиница.
На мостовых было многолюдно… нет, правильнее сказать — многоорочно. Большинство встречных-поперечных мужиков были одеты так же, как мы: подпоясанные узкими ремешками рубахи с разной длинной рукава, разнообразные штаны, от почти обтягивающего трико до широченных шароваров, голени в обмотках, на ногах такие же кожаные башмаки на завязках, на пуговицах и даже с клапаном. Некоторые орки попадались в головных уборах, большинство — с непокрытыми головами. Все сплошь — длинноволосые, с завитыми в косы, или собранными в хвосты.