— Да, кстати, Зигфрид, ты не поверишь, но вчера, почти аккурат, как ты ушел, Ирму Грезе вышвырнули.
— Правда, что ли? — сделал я большие глаза.
— Да, правда, лично видел, когда выходил в сад покурить, — сказал Аксель. — Ну как вышвырнули — выставили и все. Смотрю, а два лба из внутренней охраны ведут ведьму под руки к воротам. Просто вывели ее на улицу за ворота и закрыли за ней.
— А я говорил же, с какого-такого дива дивного граф вообразил, что ей можно доверять? — ухмыльнулся Конрад. — Кто был прав? Конрад был прав. Как в воду глядел.
Я поухмылялся вместе со всеми, притом вполне искренне: больше тут некому смотреть на меня, как на говно.
* * *
Утром случилось то, что и должно было случиться рано или поздно.
За мной пришли люди из Службы Безопасности Рейха.
Впрочем, черт оказался не так страшен, как его малюют: оба агента выглядели как вполне себе респектабельные, но неброские, ничем не примечательные господа. Хорошие пиджаки, совершенно стандартные прически, один в очках, делающих его похожим на учителя средней руки. А то, что у них умные, цепкие глаза, видно только вблизи.
Встреча состоялась в довольно большой комнате с длинным столом, что-то вроде зала, в котором часто изображаются совещания высшего руководства разных корпораций. При этом нам с агентами отведены места в одном конце стола друг напротив друга, а в другом конце довольно вольготно расположились сам граф, оба его сына и Брунгильда на своей мотоколяске. Еще у стены застыли два охранника «при параде», и я сразу отметил изменение: ранее охрана всегда присутствовала в режиме «вольно», то бишь охранники стояли, как им удобно, и с оружием в той или иной степени готовности. Сейчас оба застыли — ноги на ширине плеч, руки за спиной в замке, под мышками пистолеты в кобуре, но нет «дунклерхаммеров».
Итак, встреча проходит «под патронажем» графа, как я понимаю ситуацию. Наверно, это хорошо.
Войдя, я первым делом поздоровался с графом и прочими Айзенштайнами, адресовав полупоклон головой Брунгильде, затем поздоровался с агентами и сел напротив них.
— Здравствуйте, герр Нойманн фон Дойчланд, — сказал тот, которого я сразу определил как «старшего», — меня зовут Финч, а это мой коллега Кляйнер. Мы из СБР и хотим задать вам кое-какие вопросы касательно…
Тут дверь у меня за спиной распахнулась.
— Уф-ф, прошу прощения за опоздание, застрял в пробке! Ваша светлость, господа, герр Нойманн! — сказал вошедший, плюхнулся на стул возле меня и сообщил агентам: — Я Айсманн, юрист Дома Айзенштайн, по распоряжению его светлости представляю интересы герра Нойманна.
Я скосил глаза на Айсманна и узнал в нем того самого невысокого круглолицего очкарика с залысинами, с которым составлял доверенность на ведение моих дел.
Агенты выглядели сбитыми с толку и расстроенными.
— Э-э… прошу прощения, — сказал Финч, переводя взгляд с меня и адвоката на графа и обратно, — но как бы герр Нойманн ни в чем не обвиняется, он проходит по делу как свидетель и жертва, и если мы правильно проинформированы, заранее согласился сотрудничать… Я ничего не путаю?
— Нет, не путаете, — заверил его Айсманн, — однако мой клиент, вследствие нанесенной ему травмы, дееспособен лишь ограниченно. Он не помнит многих элементарных вещей, и моя обязанность — проследить, чтобы никто и никак не смог использовать состояние моего клиента ему во вред. Сразу же информирую вас, герр Нойманн, что данный разговор является сугубо добровольным и вы можете прекратить его в любой момент, по состоянию здоровья или без объяснений. Хотя в целом, исходя из вашей роли и ситуации, как это известно мне, наиболее оптимальной стратегией является предоставить агентам информацию, если это вам не вредит и сама беседа не слишком обременительна.
— Спасибо за разъяснение, герр Айсманн, все в порядке. Задавайте ваши вопросы, господа агенты.
— Спасибо, герр Нойманн. Вынужден сразу же особо уточнить: насколько буквально следует понимать утверждение о том, что вы не помните ничего за последние семь месяцев?
— Сверхбуквально. Я не помню ни предшествующие семь месяцев, ни то, что было до них. Моя предыдущая жизнь до пробуждения в подпольной лаборатории — белый лист. Опытным путем установлено, что я не забыл германкий язык и как стрелять. Все остальное — увы.
— Вы забыли имя, возраст, род занятий, семью, друзей?
— Я даже свое лицо забыл. В зеркале вижу незнакомого человека, который повторяет мои жесты и мимику.
— Мы перед визитом проконсультировались с несколькими врачами, и они убеждены, что настолько обширная, а верней, тотальная амнезия науке неизвестна. Как вы отнесетесь к перспективе использования детектора лжи?
Адвокат вклинился моментально:
— Информирую вас, герр Нойманн, что принудительное использование детектора лжи в мирное время разрешено только в отношении людей, которые признаны угрозой государственной безопасности, для этого требуется санкция суда, и подобным правом обладают только военные организации вроде разведки и контрразведки. У СБР право на применение детектора появляется только в военное время. Что касается конкретно вас, с учетом вашего происхождения и статуса, вероятность для кого-либо получить разрешение суда околонулевая. Вы можете отказаться от использования детектора или прервать в любой момент, равно как и отказаться отвечать на любые неудобные вопросы.
— Спасибо. Я не возражаю, потому что даже если б мне было что скрывать — я все равно этого не помню.
Моя шутка слегка разрядила обстановку. Агент Кляйнер достал чемоданчик с прибором, попросил закатать левый рукав и принялся подключать ко мне контакты на присосках: вены на внутренней стороне локтевого сустава, виски, с двух сторон шеи. Затем подсунул мне под правую руку контактную пластину и вынул из чемоданчика лист бумаги.
— Начинаем калибровку. Сейчас я задам вам пять вопросов, на каждый из которых вы должны ответить «нет», даже если это неправдивый ответ. Понимаете?
— Нет.
— Смотрите, это — калибровка. Я должен настроить прибор под вас, и для этого задам вам вопросы, чтобы выставить значения «ложь» и «правда». Теперь понимаете?
— Нет.
Агент завис, но в этот момент хором захохотали Рутгер и Брунгильда, и я даже непроизвольно удивился тому, насколько у нее звонкий и заразительный смех.
— Мой клиент уже ответил вам «нет» на два из пяти требуемых вопросов, — сказал Айсманн, сохранив при этом совершенно ледяное спокойствие.
Настоящий человек-айсберг.
Тут уже дошло и до агентов, они тоже заулыбались. Вроде бы высшая раса, а ума не палата, однако.
— Вы шутник, герр Нойманн.
— Разве? Просто выполнял инструкцию.
Далее они задали мне вопросы вроде «ваш рост один метр?» «вы были на Юпитере?» и «вы человек?», на которые я, согласно инструкции, отвечал вначале только «нет», а потом только «да».
— Калибровка окончена, — сообщил Кляйнер, — можем приступать.
Айсманн сразу же развернул прибор боком, чтобы крышка не заслоняла от нас лампы-сигнализаторы.
— Мой клиент и я имеем полное право знать, что показывает детектор. Во избежание недоразумений и ошибочных выводов.
— Простите? — хором спросили оба.
— Детектор иногда ошибается.
— Правильно настроенный — нет.
— Пари на десять тысяч рейхсмарок, господа? Вы настроите на меня ваш прибор, я скажу, что я чех, и прибор покажет, что я лгу, хоть как бы вы его не настраивали. А между тем я чех и могу это доказать.
— Простите, как такое может быть?
— Вот так. Моя мать — чешка. Мой отец — германский военнослужащий, погибший за полгода до моего рождения. Мать растила меня сама, мое детство прошло в Чехии, мой родной язык — чешский. Я идентифицирую себя как чеха, у меня в паспорте записано, что я чех. Фамилию отца — Айсманн — я взял себе позднее. Тем не менее, я еще в студенческие годы, во время практики в полиции, убедился, что любой детектор, правильно откалиброванный, верно определяет правдивость любых моих утверждений, кроме того, что я чех. С тех пор выходили новые модели детекторов — но все они определяют, что я лгу, называя себя чехом. Мой преподаватель психологии предполагал, что глубоко в моем подсознании сидит убеждение, что национальность определяется по отцу, а все остальное неважно. Однако факт есть факт: я совершенно искренне сознательно считаю себя чехом, я юридически им являюсь. Следовательно, детектор ошибается. Мне известны и другие казусы, но этот я опробовал на себе лично.
