Ознакомительная версия.
— У поклонников Молога есть обычай, — продолжал Том, подливая себе вино. — В смутное время трое старших членов клана обращаются к нему с просьбой о заступничестве. Молог зол, но честен, и, дав слово, держит его. Однако надо твёрдо знать, даёт он это слово или нет. Старшие члены клана надевают родовые цвета и идут к тайному алтарю Молога — хорошо бы, конечно, в главном святилище. Гвэнтли повезло, что оно находится на их земле. Там они приносят жертву и просят отца-Молога о заступничестве. Свои одежды при том окропляют кровью. Ты не заметил на них крови?
— Н-нет…
— Что ж, значит, аккуратно окропили. Им ведь надо было пройти через собственные земли, в собственных цветах… Возвращаясь, они должны молчать, не глядеть друг на друга и не прекращать молитв до тех пор, пока кто-нибудь, встретившийся по дороге, не обратится к ним с просьбой. Если это будет женщина — значит, Молог отринул их молитву. Если мужчина — значит, Молог молитву принял.
Он смолк и надолго приложился к кружке. Адриан пытался осознать то, что только что услышал.
— Так значит… они теперь…
— Накануне, — невозмутимо перебил его Том, — Гвэнтли объявили набор в ополчение. Они знали, что война неизбежна, вопрос был лишь в том, на чьей стороне выступать. Молог принял их, и теперь они рассчитывают на Молога. Теперь они не побоятся воевать с Фосиганами.
— Но ведь Гвэнтли поклоняются Гвидре, сыну Матери-Гилас!
— Ты хорошо знаешь историю своей страны. Молодчина.
— Но как же…
— Это не первый случай, когда клан меняет богов. И уж совсем не редкость, когда он берёт себе бога того клана, чьим септой становится.
— Гвэнтли примкнут к Одвеллам? — еле слышно спросил Адриан.
— Уже примкнули. И погляди, как всё отлично складывается! Теперь им достаточно перекрыть перевал через Уивиелл, и армии Фосигана придётся делать огромный крюк, чтобы подтянуться на север. По меньшей мере они выиграют для Одвеллов несколько недель. А те за эти несколько недель успеют присоединить ещё пару-тройку кланов…
Адриана колотила дрожь. Он стиснул руки под столом в кулаки, и всё равно не мог её унять. Дело было даже не в том, что говорил Том. Намного хуже было то, как он при этом на Адриана смотрел.
— Но я же не виноват, — прошептал Адриан. — Я же не знал… я не хотел!
— Конечно. Ты не знал и не хотел. Но ты виноват. Ты в ответе за это.
— Да они могли какого угодно мужика встретить по дороге! Какая разница, я или…
— Они бы не встретили мужика. Они бы встретили женщину. Все мужчины сейчас, подчиняясь приказу, уходят из деревень. А женщины остаются, и одна из них узнала бы своих лордов и кинулась бы им в ноги, прося не забирать мужчин в самый разгар жатвы. И они бы выполнили эту просьбу, потому что женщина — это Гилас, и Гилас говорила бы голосом этой женщины, предостерег их от союза с Мологом. Они не посмели бы ослушаться.
— Я не виноват, — повторил Адриан. — Я же не…
Том вздохнул. Это был самый обычный вздох, короткий и усталый, но на Адриана он подействовал будто ушат холодной воды. Том отставил кружку, встал и прошёлся по хижине, ероша мокрые волосы. Адриан пытался понять, о чём он думает, какое решение собирается принять, — и чем больше пытался, тем меньше ему хотелось что-либо понимать. Хотелось забраться с головой под медвежью шкуру, свернуться под ней и заснуть… и спать, спать, пока всё это не закончится.
— Адриан. Слушай меня очень внимательно. То, что я сейчас скажу, очень важно. Я не собирался говорить тебе это так скоро, но ты не оставляешь мне выбора. Я не знаю, поможет ли это… Не знаю, способен ли ты вообще думать о том, что делаешь, или всё впустую. Но теперь я скажу, и ты уже не сможешь отнекиваться, будто не знал и не виноват.
— Да о чём ты говоришь?! — сорвался на крик Адриан — эта спокойная, монотонная и притом совершенно непонятная речь повергла его в ужас.
Том остановился. И сказал, не оборачиваясь и не глядя на Адриана, роняя слова с безжалостностью палача, опускающего топор:
— Адриан Эвентри, ты — человек, который в ответе за всё.
Это обвинение повисло в воздухе. Адриан не осмелился переспросить, а Том не продолжал. Это длилось ужасно долго, потом раздался странный свистящий звук, и Адриан понял, что Том всё это время задерживал дыхание.
— Ты не понимаешь, конечно. Конечно… Я попытаюсь говорить просто. Раз в поколение рождается человек, который неизбежно меняет всё, с чем соприкасается. Что бы ни случилось, будь то хоть великая радость, хоть большая беда, — оно всегда связано с этим человеком. С его поступком. С выбором, который он однажды сделал… как правило, не думая ни о чём. Адриан, ты понимаешь, что натворил прошлой ночью? Ты обратился к людям, которых мог просто пропустить мимо, они даже не заметили бы тебя. Но ты заговорил с ними, и это, может статься, изменит расстановку сил в будущей войне.
— Это… бред, — сипло сказал Адриан.
— В деревне твоего отца ты закричал, пытаясь выдать меня. Ты мог смириться и смолчать, но сделал другой выбор. Из-за этого пошёл слух, что тебя видели в деревне, и Индабираны спалили её дотла. Этого тоже не случилось бы, если бы не ты.
Том обернулся к нему. Он стоял далеко, и Адриан не видел его лица.
— Подумай хорошенько, Адриан. Вспомни свою жизнь, своё детство. Вспомни, часто ли вокруг тебя происходили вещи странные или страшные. Вспомни, часто ли это случалось оттого, что ты сделал или сказал что-то не подумав. Вспомни, как другие люди относились к тебе. И подумай, отчего бы так.
Адриан вспоминал.
Ему было что вспоминать.
Детские глупости… какие случаются с каждым.
Он поспорил с сыном оружейника, кто глубже нырнёт на реке и дольше просидит под водой. Он хотел выиграть во что бы то ни стало, он решил выиграть — и нырял снова и снова, и терпел, почти задыхался. Сын оружейника тоже решил выиграть, и он выиграл. Он пробыл под водой дольше, чем Адриан, и его тело вытаскивали из воды баграми.
Он удирал от матери, пытавшейся задать ему взбучку, и спрятался за коровником. Мать не видела, куда он забрался, и кричала, чтоб он выходил, и тогда он, чтобы отвлечь её, распахнул калитку в загоне. Он хотел просто создать суматоху, чтобы мать о нём забыла, но из коровника выскочил бык и поднял на рога трёх человек, прежде чем взбесившуюся скотину успели пристрелить из арбалета.
А однажды его за какую-то провинность заперли в чулане, и он со скуки и от обиды поменял содержимое нескольких горшочков, которые нащупал в темноте. Вот пусть, думал, матушке вместо сахару соли насыплют в пирог. Насыпали — только не соли вместо сахару, а крысиного яду вместо перца, и, по счастью, не матушке, а часовому в караулке, который попросил крепко перченный супчик и свалился после него с жестокой хворью — едва оклемался потом…
Ознакомительная версия.
