— Откуда у вас такая собака, — с недоверием поинтересовался Рамаль, пытаясь сделать оскорбительное ударение на слове «вас».
Поняв, что имел в виду Высокий, но в очередной раз проигнорировав скрытый укол, гонец приблизил лицо вплотную к уху Рамаля, отчего тот изобразил выражение крайней брезгливости, и многозначительным шепотом пояснил:
— Контрабанда, господин, она самая, на ней все и держится.
— Ясно, — отстраняясь, буркнул Высокий эльф, — пойдемте в дом, думаю, господин Хапа-Тавак уже вернулся и готов побеседовать с вами.
* * *
Появившись однажды, страх так и не исчез. Страх, совершенно непозволительный для некроманта, был загнан Ану в самую глубь собственного естества, но избавиться от него полностью у молодого мага так и не вышло. Ану всячески старался забыть, но горящие глаза Фиро и злобный рык альбиноса при малейшем напоминании являлись из памяти четко и ясно… А теперь еще эта драка, и чертов мертвяк, сдуру цапнувший его за ногу. «Это просто недоразумение. Укусил с испугу» — мысленно утешал себя Ану. Но здравый смысл подсказывал другое. Сила уходила, утекала сквозь пальцы, как вода из худого бурдюка. Он понимал это, но все еще пытался заглушить осознание реальности мыслями о случайности и безобидности последних происшествий. Слабость, немощность, эти слова нагоняли на Ану непреодолимый ужас. Порой ему хотелось бежать прочь, забыть обо всем, спрятаться куда-нибудь подальше, никого не видеть, не слышать, не знать.
Драка мертвецов довела его до предела. «Все это из-за крови… Почему раны Фиро истекли живой кровью? Это точно проделки старого Кагиры с его вечными идеями о воскрешении. Проклятый старик! Но почему Фиро? Почему он?» — нервно теребя в пальцах застежку плаща, думал Ану.
Решив проветриться, он вышел из палатки. Перед входом, прикованный цепью к раскидистому старому дубу, сидел Широ. Его горло сжимал ошейник-удавка, сшитый из толстой, подбитой серебряными шипами кожи. Мертвец был неподвижен, лишь иногда его упертые в землю пальцы изгибались, как когти, и судорожно скребли твердь. Тяжелая цепь тянула голову вниз, заставляя сутулиться так, что хребет шел на излом. Белые волосы свалялись и приобрели грязно-рыжий оттенок, какой бывает у нездоровой собаки светлой масти. Глаза альбиноса затянула плотная белая пленка, окаймленная налетом желтого гноя. Цепь была необходимой мерой. Непослушание следовало пресечь, а неоспоримого зачинщика драки наказать.
Выйдя из палатки, Ану бросил на мертвеца тревожный взгляд. На миг ему показалось даже, что на безразличном, пустом лице Широ мелькнуло выражение искренней обиды. Пройдя мимо альбиноса, некромант поймал себя на том, что испытывает неприятный озноб, чувствуя, как вперились ему в спину влажные, невидящие глаза. «Что будет, если он решит напасть на меня?» — непроизвольно мелькнула предательская мысль, случайной птицей пробившаяся сквозь ментальный заслон. Словно в ответ, снизу вверх по позвоночнику прошла волна страха, щекоча шею и поднимая дыбом волосы на затылке. «Нельзя даже думать об этом!» — изничтожая лишние эмоции, мотнул головой Ану и дважды стукнул себя ладонью по виску.
Сунув руку в карман, он вынул оттуда сложенное в несколько раз письмо, развернул, задумчиво глядя на ликийскую гербовую печать, венчающую аккуратные буквы, перечитал: «Господин некромант, я снова прошу вас оказать мне посильную помощь в нашем общем деле. Для расследования мне необходим острый нюх ваших верных слуг. Как вы поняли, я напал на след, и не могу позволить себе потерять его. Франц Аро.»
«Верные слуги…» — тоскливо ухмыльнулся Ану, убирая листок обратно в карман. «Пожалуй, стоит отправить к нему Фиро» — решил про себя некромант, понимая, что справиться с двумя непокорными мертвецами в настоящий момент он не в силах.
Вернувшись в свой шатер, он плотно подвязал скрывающий вход полог, зажег свечу, сел за наспех сколоченный походный стол и написал ответ: «Господин сыщик, я отправляю к вам Фиро, думаю, его чутья будет вполне достаточно. Ану.»
* * *
Лес нависал над рекой, цепляясь корнями за прибрежную кручу, высокий, темный. Ели, обросшие понизу белыми бородами мха, тянули к дороге колючие ветви, тщетно пытаясь коснуться путников. По дороге ездили нечасто. Две неровные колеи местами поросли травой, а местами заполнились водой, в которой плескались орды головастиков и водяных жуков.
— Долго ее идти? — спросила Таша, обращаясь к своей спутнице.
— Через ручей, и там, за поворотом, — обнадежила ее Лона, путающаяся в длинном шерстяном плаще своей матери, — там берег пологий, река расширяется в большой омут, а у берега, как настил, остатки мельницы — несколько столбов и часть пола. Сама увидишь…
Они преодолели звонкий лесной ручей, осторожно ступая по двум еловым стволам, перекинутым над стремниной. Миновав поворот, увидели, что дорога пошла под уклон, а лес расступился, открываясь широкой поляной, окаймленной изгибом реки. У самого берега действительно виднелись черные смоленые бревна и остатки грубых досок.
— Спустимся к воде? — спросила Лона, но ответом на ее вопрос стало хриплое рычание, раздавшееся за спиной, — Таша, это «она»!
Лона прижалась к принцессе, в поисках защиты. Из-за мохнатых лап придорожных елей на пришелиц смотрели мертвяки. Их глаза отражали свет, как зеркала. Во главе мертвой своры неподвижно стояла «она».
— Что тебе нужно? Иди прочь! — крикнула Таша, но голос предательски дрогнул.
В ответ мертвячка раскрыла рот в немом крике. Таша содрогнулась, взглянув в эту черную с синим глотку, забитую илом и панцирями прудовиков.
— Что ты хочешь, нани? Я пришла к твоей мельнице, что еще тебе нужно? — снова выкрикнула Таша, стараясь напустить на себя уверенный вид.
«Она» не ответила, двинулась навстречу своим неуловимым зигзагообразным ходом. Следом потащились и мертвяки, которых оказалось около двух десятков. Они разевали гнилые рты и клацали зубами, предвкушая добычу. Таша и Лона, сцепившись руками, отступили к реке. Словно почувствовав их приближение, бурая торфяная вода забурлила и вспенилась, завихряясь водоворотами.
— Я сражусь с тобой, если пропустишь девочку! — выкрикнула принцесса, обняв Лону и прижимая ее к себе. — Ты понимаешь?
Когда-то Ану говорил ей, что мертвяки бесчестны и вероломны, что им нельзя верить, а, значит, нельзя с ними и договориться. Может и так, но поведение этой мертвячки имело какой-то свой, особый смысл. Она словно пыталась что-то донести, что-то объяснить, но все попытки были тщетными, и от постоянных неудач утопленница все больше впадала в неукротимый гнев и слепое безумие.
