— Слушай, Бьёрн, — сказала Любава однажды утром. Помялась немного и продолжила: — Слушай, ты не знаешь, на ту скалу, что за замком, можно как-нибудь забраться?
Он вздохнул и посмотрел в окно, на темнеющий внизу лес.
— Я тебе сам хотел предложить, знаю, что все равно полезешь, а без меня шею свернешь. Давай завтра, поближе к вечеру. Там очень красивые закаты…
Сегодня он был как-то странно задумчив, даже немного рассеян. Любава заглянула ему в глаза, но ничего, кроме этой странной рассеянности, не увидела. Подошла к нему, тронула за плечо.
— Бьёрн? — осторожно спросила она. — Что-то случилось?
Он встряхнулся и пожал плечами.
— Ничего. Извини, мне идти надо. Я тут король все-таки, а не так просто дурью маюсь!..
Развернулся и пошел прочь.
Любава всплеснула руками, растерянно глядя ему вслед. Он впервые был такой с момента их приезда в замок, и Любаве стало тревожно: либо что-то случилось, либо сегодня какой-то особый день… В этот момент, на свою беду, в зал вошел Гилрэд, и Любава тут же налетела на него:
— Гилрэд, что-то случилось? Бьёрн как в воду опущенный ходит.
— Ам… Так… А… Э… — замялся тот. — Я тебе не могу ничего рассказать… Меня Бьёрн убьет!!!
— Да откуда он узнает! — Любаве было не до этих запирательств, казалось, она готова схватить парня за грудки. — Гилрэд, мне не до шуток!
— Узнает, узнает! — попятился тот. — У него уши везде! И я не шучу. Чтобы тебе это рассказать, мне нужно тебе рассказать такое, за что меня Бьёрн точно убьет. Мы об этом уже говорили в нашу первую встречу!
— О том, что произошло шестнадцать лет назад? Не надо мне рассказывать, я знаю все! — брови Гилрэда прыгнули вверх, глаза округлились. Любава утверждающе кивнула. — А теперь говори, что сегодня за день?
Он опустил глаза, покачал головой, но все же ответил:
— Не сегодня, завтра. Годовщина того дня. А ты-то откуда знаешь?..
— Вот оно что… — Любава тоже опустила глаза. Сердце подкатило к горлу. "Завтра… — подумала она. — Завтра… А он… Он хочет завтра меня повести на скалу… Неужели он хочет быть со мной в такой день?.." Девушка глянула на Гилрэда. — Он мне сам рассказал. В Иснарэле. Спасибо, что объяснил…
— Я тебе ничего не говорил! — поспешно заявил тот. — И вообще, в замке об этом не говорят, не обсуждают и тризны никакой не будет. Это обычный день… По крайней мере, Бьёрн делает упорный вид, что так оно и есть…
— Хорошо, — кивнула Любава. Грустно улыбнулась. — Скрываете все от меня, будто враг я… Хороша бы я была завтра, если б не знала…
— Ну не знала бы, и голова бы не болела, — пожал плечами Гилрэд. — Ладно, я пошел… А то меня Бьёрн убьет… И не говори, что он добрый и у него рука не поднимется, ещё как поднимется!
— Да уж верю, — улыбнулась Любава и подняла на руки одного из постоянно вертевшихся вокруг нее котят. — Иди, Гилрэд, Бьёрн ждет уже. Дела у него какие-то королевские, мне незнакомые…
С этими словами она удалилась.
На следующий день Любава старалась не показываться Бьёрну на глаза и вообще практически все время сидела в своих покоях. Она вышивала, что-то напевая тихое и протяжное, играла с котятами, читала, но все время прислушивалась к тому, что происходит в замке и на дворе. Голос Бьёрн доносился оттуда как-то глухо, странно, будто из бочки. Любава понимала: сегодня ему особенно больно, и лучше его не тревожить.
Только уже под вечер она решилась выйти и напомнить Бьёрну о скале, но столкнулась с ним в коридоре.
— Ты готова?
— А… минуту, ладно? — и девушка шмыгнула обратно в комнаты.
Вскоре она вышла, уже полностью переодевшись. На ней было короткое платье и штаны, удобные сапоги с мягкой подошвой, волосы были собраны на затылке, чтобы не мешались. В руках она несла перчатки, на плечах висел короткий плащ.
— Теперь готова, — улыбнулась она.
Бьёрн всплеснул руками: мол, надо же!
Дорога оказалась очень сложной, единственное — не вертикальной, они шли около часа по узкой скользкой тропе и наконец оказались наверху. Все это время они молчали. Солнце за этот час успело сесть, спустившись почти к самому морю. Его лучи, из светлых и белых ставшие оранжевыми и красными, зажгли легкие, висевшие над горизонтом облака, превратив их в длинные пурпурные перья сказочной жар-птицы. Само небо потемнело, от низкого солнца расходилось разноцветное сияние, из желтого переходящее в розовый, фиолетовый и растворяющееся в ночной синеве. Скала под последними лучами солнца преобразилась: из черной она стала огненно-красной, как зеркало, отражая свет, так что казалось, словно под ногами горит огонь. Море, спокойное и ровное, непоколебимое, казалось живым, неким вязким существом, тихо дышащим и нежащимся в лучах заката…
— Бьёрн… — Любава задыхалась от восторга, из широко раскрытых, немигающих глаз потекли слезы. Она невольно, почти не осознавая, что делает, взяла его ладонь в обе руки. Дрожащие губы только и могли прошептать: — Бьёрн…
Он осторожно высвободился и подошел к самому краю: ещё шаг — и пропасть. Ветер тут же подхватил его плащ, вылезшие из хвоста короткие волосы.
— Я впервые очутился здесь после того, как убил предателя. Ноги несли куда-то сами, я по сей день понятия не имею, как умудрился добраться сюда живым, я был в таком состоянии… Ничего не соображал… Здесь более-менее очухался, подошел так же к краю и решил прыгнуть. На этом свете меня уже на самом деле ничего не ждало… Но что-то удержало… Не знаю, что… Может, этот отчаянно противившийся ветер… А может, жалобные крики чаек внизу…
У Любавы на секунду подкосились ноги. Что было бы, если бы он тогда прыгнул… Ей вдруг стало страшно, так страшно, как бывало очень редко. Что было бы, если бы он умер тогда?.. Она бы никогда его не узнала, никогда бы даже не догадалась, что, не встретив, уже его потеряла… Девушка подошла к Бьёрну со спины, нырнула под плащ, прижалась, осторожно обняв.
— Как хорошо, что ты тогда не прыгнул…
— Не знаю, — ответил он. — Может, на самом деле надо было… Струсил просто.
— Бьёрн!.. — Любава в ужасе вцепилась в его куртку, будто он прямо сейчас собрался прыгать. — Не смей так говорить! Нельзя так, Бьёрн… Я как подумаю, что ты бы прыгнул… и я бы… не увидела тебя никогда, мне… страшно становится…
Он обернулся, оказавшись лицом к лицу с девушкой, и спросил:
— Зачем тебе это? Зачем? Ты бы осталась дома, жениха бы себе по сердцу нашла…
— По сердцу? А кто тебе сказал, что ты не по сердцу? — Любава отчаянно смело смотрела ему в глаза, вцепившись в его куртку и прижавшись так сильно, как никогда раньше.
Он обнял ее, закрыл глаза. Не хотелось больше ни о чем спорить, ни о чем спрашивать… Солнце тонуло в море, и в этот момент он открывал дверь комнаты, чтобы увидеть, как умирает мать…