Вечером, наедине с темнотой, я в одиночестве сидела на берегу Роны, любуясь зажигающимися на небосклоне звездами. Меня терзали тысячи противоречивых и непонятных мне самой переживаний. Часть из них касалась Тварей стужи. Сможем ли мы противостоять этим сверхъестественным существам, которых кажется, опасались даже сами всесильные демиурги? Ох, Ринецея, Ринецея! Ты родилась неудачницей, а из самых отъявленных неудачников со временем получаются великие завистники. Я просто не ожидала, что твоя зависть к Аоле, твоя жажда власти приведут весь мир на грань катастрофы, причем, столь ужасной и неотвратимой. А может, и это тоже стало всего лишь частью жестокой игры, задуманной скучающими демиургами? Есть ли у меня выбор? Играть по правилам демиургов, или же в пику им выработать свою, непредсказуемую стратегию и тактику? Ну и надоели, однако, мне эти демиурги, не поймешь – чего они хотят на самом деле? Не понятные они какие-то, мутные, настоящие серые лошадки. Впрочем, как любит говорить красавец Ланс – даже у самой серой личности есть своя заветная, голубая мечта!
Вторая часть невысказанных мыслей касалась загадочной личности белокурого принца. Я сжала кулаки, до крови впиваясь ногтями в ладони, пытаясь удержать мучительный стон, так и рвущийся с искусанных от отчаяния губ. Я сознательно обманула Гельду! В моем отношении к медальону с портретом изумительного мужчины, которым я восхищенно любовалась не далее, как минуту назад, на самом деле оказалось много, слишком много личного. Я…, я кажется и взаправду – до самозабвения, до настоящего сумасшествия люблю этого невероятного красавца, жить без которого не могу и не хочу! И еще, я похоже, до безумия ревную его к прекрасной некромантке. Новые для меня чувства разрывали неопытное сердце, наполняя его волнением и страданием. А неожиданно родившаяся песня, напоенная овладевшей мной ревностью, взвилась к ночному небу – выплескиваясь прямо из глубин непокорной, сумасбродной души:
Каждый вечер на дорогу
Личный мой выходит враг,
То, покинувши берлогу,
В ночь крадется вурдалак
Щурит красные глазенки,
А в душе таит корысть —
Чтоб до самой селезенки
Естество мое прогрызть
Кровь мою, за каплей каплю,
Будет пить не торопясь,
Шелк волос сваляет в паклю,
Честь и гордость втопчет в грязь
Доведет до безрассудства,
Врать научит и хитрить,
И двуличные паскудства
Подобьет меня творить
Сам, хихикая довольно,
Убежит в ночную тьму,
Я же буду добровольно
Изводить себя саму
Ведь сдалась почти без драки,
Зря поверила ему,
А любви, послушав враки,
Объявила я войну
В этой битве правил нету,
Чувства здесь спекают в шлак,
Бьет под дых, бродя по свету,
Ревность – злобный вурдалак
Лишь взмахнет костлявой дланью,
В миг пустеет целый край,
Каждый день спешит за данью,
Жнет обильный урожай
Кто сомненьям смутным дверцу
Приоткрыл хоть на кулак,
К тем тайком вползает в сердце
Ревность – злобный вурдалак
И покуда в селезенке
Не иссякнет Ваша кровь,
Будет он, прикрыв глазенки,
Выгрызать из Вас любовь
Красивые женщины редко рождаются умными. Лилуилла была прекрасна. Он могла часами любоваться своими золотистыми, спускающимися до самой земли волосами, лилейно-белыми, маленькими ручками, бездонными серебристо-серыми очами и крохотным алым ротиком, отраженными в зеркале с алмазной оправой. Оправу венчал родовой герб – нераскрывшийся бутон синей розы, зажатой в лапке у соловья. И не важно, что прелестная княжна принадлежала всего лишь к второстепенной, побочной королевской ветви, к благородному клану ил-Рианон, зато в образе самовлюбленной кокетки безупречно воплотились оба родовых символа: и королева всех цветов – роза, и сладкозвучный соловей – подаривший Лилуилле свой чарующий голос. Самые завидные женихи склонялись к ногам высокомерной красавицы, униженно вымаливая хоть каплю ее внимания. Но княжна отлично знала свою истинную цену! Меньше чем на принца она не согласна! И заветная мечта Лилуиллы сбылась – оба высокородных отпрыска правящего дома попали в умело расставленные сети. Сам Аберон Холодный, наводивший ужас одним своим именем, попросил княжну стать его женой. Но альбинос оказался столь безобразен…
Лилуилла зябко повела плечами, плотнее кутаясь в меховую пелерину, встала с кресла и подошла к окну. Так и есть, нерадивая служанка – тупая деревенская девка, не до конца прикрыла тяжелую деревянную раму с цветными стеклами, оставив щель, через которую в комнату княжны и проникал морозный, наружный воздух. Девушка протянула пальчики и сердито повернула ручку оконной створки. Сразу же стало значительно теплее. Лилуилла старательно хмурила узкий лобик, на котором и от столь значительного умственного усилия все равно не появилось ни одной, даже самой крохотной морщинки, и вымученно занималась непривычным и тяжелым делом – она размышляла. За окном вольготно раскинулась безжизненная, заснеженная равнина, простиравшаяся во все стороны, и казалось, не имевшая ни конца, ни края. Он такого невероятного количества снега, девушке снова сделалось холодно, на этот раз – на сердце.
– Какая страшная страна! – вслух посетовала княжна, торопливо отступая вглубь комнаты, поближе к источающему теплу камину. – Здесь нет ничего кроме льда, да ночного унылого воя белых волков. Пресветлые боги, неужели меня хотят выдать замуж за короля волков? – красавица нервно рассмеялась. – Может, я зря отказала Аберону?
Память услужливо перенесла Лилуиллу на несколько недель назад, оживив пред глазами картину недалекого прошлого. Она действительно отказала Холодному, небрежно отослав прочь знатных сватов, прибывших с богатыми брачными подарками. Принц-альбинос внушал ей ужас и отвращение уже одним видом своей бесцветной кожи, взором кровавых, немигающих глаз и длинными, тощими пальцами, сильно смахивающими на омерзительных могильных червей. То ли дело его младший брат – Лионель. Этот принц, к огромному сожалению княжны не являющийся наследником трона Поющего острова, вполне соответствовал ее утонченному вкусу в отношении мужчин. Лионель отличался редкостной красотой, галантными манерами и умел непринужденно болтать на любую тему, что, по меркам Лилуиллы – являлось высшим шиком светского аристократического воспитания. И глупышка уже почти ответила согласием… Но тут случилось непредвиденное – их добрый король Шеарран скоропостижно скончался, Аберон по праву наследника воздел на свою безобразную голову монарший венец, увенчанный геральдическими сапфировыми розами, а младший принц внезапно исчез… Немало горьких слез пролила прелестная покинутая невеста, с раскаянием сожалея о своей незавидной девичьей доле. А ведь она могла бы уже восседать на королевском троне, рядом с мужем-выродком… «Нет!» – Лилуилла испуганно вскрикнула. Никогда не смогла бы она добровольно возлечь на свадебное ложе ненавистного урода! Но король почему-то совсем не докучал ей насильственными ухаживаниями. Он прибыл в замок клана ил-Рианон поздним вечером, одним недовольным взмахом руки отмел слабые возражения старого князя и приказал Лилуилле спешно собираться. «Куда?» – всполошилась девушка. Король, странно улыбаясь, вежливо разъяснил, что княжна удостоена величайшей чести – она отбудет в чуждые эльфам земли, где вскоре станет супругой всесильного владыки, могущество которого почти не уступает власти Пресветлых богов. Лилуилла растерялась, горделиво возрадовалась, зачванилась и, в итоге, позволила увезти себя из отчего дома. Само путешествие она помнила смутно. Невесту все время везли в закрытой карете, да к тому же – на нее внезапно навалился длительный, непреодолимый сон. Разум вернулся лишь в пределах огромного мрачного города. «Геферт!» – донеслось до Лилуиллы. Это название оказалось ей не знакомо. И вот уже несколько дней она безвыходно жила в покоях огромного, холодного замка. Почти одна, окруженная скромным количеством нелюдимых, безмолвных, плохо вымуштрованных слуг. А неведомый, обещанный королем Абероном жених, все не показывался…
