Джеана села на одного из мулов, Велас и Хусари взяли остальных. Женщине полагалось сидеть в седле боком, но Джеана всегда считала это глупым и неудобным. Врачам позволялось быть эксцентричными. Она ехала верхом по-мужски.
Стояло лето, река текла медленно и лениво. Переправляясь через нее и крепко натянув поводья, Джеана вдруг почувствовала, как в них врезался тяжелый, плавающий в воде предмет. Она содрогнулась, понимая, что это такое. Мул резко отпрянул в сторону, и она чуть не упала, пытаясь с ним справиться.
Беглецы выбрались из воды и двинулись на север, к деревьям. Джеана один раз оглянулась. Позади горели фонари в сторожевых башнях вдоль стен, в замке и в высоких домах Фезаны, свечи, зажженные мужчинами и женщинами, укрывшимися за этими стенами от опасностей темноты.
По крепостному рву и по реке плыли обезглавленные тела. Сто тридцать девять тел.
Сто сороковой человек сейчас ехал рядом с ней, испытывая сильные мучения, но не издал ни одного жалобного звука.
— Посмотрите вперед, — тихо сказал Велас. Вокруг них царила темнота под звездами.
Джеана посмотрела туда, куда он указывал, и увидела красный свет костра вдалеке. У нее екнуло сердце. Наверное, открытый огонь костра на лугах мог означать множество разных вещей, но Джеана не могла определить, каких именно. Сейчас она находилась в чуждом мире, на этой открытой взорам равнине, ночью, вместе с пожилым слугой и толстым купцом. Все, что она знала и в чем разбиралась, осталось позади. Даже убогое предместье у стен города вдруг показалось безопасным, надежным местом.
— Мне кажется, я знаю, что это за свет, — через мгновение сказал Хусари. Голос его звучал спокойно, его неизменно уверенные манеры продолжали удивлять. — Собственно говоря, я в этом уверен, — продолжал он. — Поехали туда.
В данный момент Джеана слишком устала, чтобы думать о чем-то или возражать. Она благополучно вывела их из города и достала мулов, и теперь была рада подчиниться его мнению. У нее промелькнула мысль, что это приключение, это совместное осуществление мести может закончиться гораздо быстрее, чем они полагали. Она пустила своего мула следом за мулом Хусари в сторону костра, горящего на равнине.
Вот так и случилось, что они втроем, вскоре после того как взошла белая луна, подъехали прямо к лагерю Родриго Бельмонте и пятидесяти солдат, которых он привел с собой для сбора летнего париас. И Джеана поняла, что эти очень долгие день и ночь еще не закончились.
Мелкие фермеры из Орвильи, двенадцать человек, приехали в город все вместе, со своими нагруженными мулами, и покинули Фезану все вместе, когда в полдень базар закончился. Один-два из них хотели остаться и поглазеть на солдат, с вызывающим видом бродящих по городу, но это означало бы необходимость потом возвращаться обратно в деревню одним, без защиты. В неспокойной местности, неподалеку от ничейной земли, в такое тревожное время удовольствие пошататься по городу — или, для некоторых, посетить одно интересное предместье за северными стенами города — не могло перевесить насущную необходимость обеспечить себе безопасность в составе большой группы.
Задолго до вечерней молитвы они все благополучно вернулись в Орвилью с товарами, которые приобрели на рынке в обмен на продукты, произведенные за неделю. И поэтому никто из них не знал о том, что произошло в тот день в Фезане. Они узнают обо всем позже, но к тому времени это потеряет для них значение. Им придется разбираться со своей собственной бедой.
Разбойники с севера — даже невежественные крестьяне узнали всадников-джадитов — налетели на Орвилью как раз в тот момент, когда голубая луна присоединилась к белой на летнем небе. Расчет был слишком точным, чтобы списать его на совпадение, хотя с какой целью выбрали именно этот момент, никто после не мог себе представить. Возможно, то была причуда судьбы. Но в том, что произошло, когда всадники — по крайней мере пятьдесят человек — прорвались сквозь деревянный забор, окружавший деревенские дома и сараи, или перепрыгнули через него, не было ничего необычного. В Орвилье жило примерно двадцать семей. У них имелось несколько старых мечей и несколько ржавеющих копий. Довольно много мулов. Один бык. Три лошади. Арам ибн Дунаш, дом которого стоял у водяной мельницы на ручье, владел луком, принадлежавшим когда-то его отцу.
Он погиб первым, пытаясь трясущимися руками выпустить стрелу в летящего на него с воплями всадника. Пика всадника пронзила грудь Арама и пригвоздила его к стене собственного жилища. Его жена неосторожно закричала в доме. Услышав ее крик, всадник соскочил с коня и вошел в крохотный домик. Пригибаясь в низком дверном проеме, он уже расстегивал ремень.
Быстро загорелись дома и общинный сарай. В нем хранилась солома, и к середине лета она хорошо высохла. Языки пламени с ревом взметнулись над постройкой. Наверное, огонь было видно в самой Фезане.
Зири ибн Арам, который любил летом спать на крыше сарая, спрыгнул вниз как раз вовремя. Сарай находился на противоположном конце деревни от мельницы и ручья. Ему повезло, он не видел, как погиб отец. Как не видел и того всадника, который вошел в его дом, где находились его беременная мать и сестры. Зири было четырнадцать лет. Он попытался бы убить этого человека голыми руками. И, конечно, погиб бы. Сейчас же он неуклюже приземлился у ног смеющегося джадита, который, держа меч плашмя, сгонял в кучу всех тех, кто не погиб в первые мгновения нападения. Их было не очень много, как понял Зири, в отчаянии вертя головой и пытаясь разглядеть своих родных среди дыма. Человек двадцать осталось в живых из всей деревни, где обитало вдвое больше людей. Трудно было определить точно среди языков пламени. Орвилью пожирал огненный ад.
Налетчикам этот рейд не принес никакой выгоды. Как и следовало ожидать, ни за одного жителя деревни нельзя было взять выкуп, даже за деревенского ваджи. Короткое сражение оказалось смехотворным. Вооруженные жалким оружием фермеры почти не оказали сопротивления, и на них нельзя было потренироваться в ведении боя. Конечно, там были женщины, но нет никакой необходимости скакать так далеко по летней жаре, чтобы найти для развлечения крестьянку. Только когда один из всадников предложил распять уцелевших мужчин — женщин, разумеется, предстояло увести с собой на север, — появилась запоздалая перспектива поразвлечься. Это все же Аль-Рассан. Полуголые оборванцы, сбившиеся в кучу, словно коровы или овцы, были неверными. Этот налет можно было даже считать деянием, угодным богу.
— Он прав! — воскликнул другой всадник. — Распнем ублюдков на их собственных столбах, а потом распнем их женщин иным способом! — Раздался смех.
