— Гарата и'Голгрени торук! — низко согнулся Голгрин, повторяя всё то, что сказал до этого двум стражам, заверяя в искренности, почтительности и верности Великому Кхану всего Керна Зарангу.
Ковырнув пальцами мех на груди, гигант отошёл в сторону, освободив проход, завешенный роскошной красной портьерой. Воплощённая покорность и преданность, Голгрин вошёл в личные покои повелителя. Редкие факелы скупо освещали дорогу, издалека доносились звуки приглушённой музыки, дым грмина стал таким плотным, что стелился, словно фиолетовый туман.
Ноздри Голгрина затрепетали под напором необыкновенно сильного запаха, к которому примешивался аромат разложения. Вдоль стен были расставлены большие клетки личного зверинца Кхана. В ближайшей, высотой три фута, сидел мерзкий голый гном, один из тех, что водятся в холмах. Он казался мёртвым, но грудь его иногда вздымалась и опадала. Узкая клетка заставляла его сидеть вытянув ноги и не давала шевелиться. В соседней большой клетке сидело ужасающее существо, очень сильно напоминавшее пропавшего некогда лорда, который как-то был приглашён на высочайшую аудиенцию. Дальше в широкой клетке сидела огромная красная птица с размахом крыльев в два гномских роста, но, в отличие от остальных, она чувствовала себя прекрасно и косилась на подошедшего голодным глазом.
Заранг явно любил эту птичку, судя по крупным костям, усеивающим днище клетки, и часто кормил.
Чёрные шары глаз птицы воззрились на Голгрина, а затем поспешно прикрылись плёнкой век, когда Великий Лорд оскалил клыки — хищник узнал хищника.
Дальше тянулся длинный ряд клеток, в которых содержались самые разнообразные животные, в том числе редкие и смертельно-опасные. Но Голгрин больше не обращал на клетки внимания, ибо впереди заметил своего повелителя Заранга.
Великий Кхан был не один — почти сотня людоедов разного возраста и пола сидела вокруг него на цветных, украшенных орнаментом подушках. Большинство подушек было запачкано винными пятнами и усеяно кусками пищи, сыплющимися на них из жующих пастей. Сами участники пира мало обращали внимание на подобные мелочи, торопливо раздирая зубами мясо, подаваемое на подносах рабами, в которых с большим трудом можно было опознать человеческих женщин. Один людоед проявил хорошие манеры и, проглотив кусок козлятины с кровью, вытер руки о тунику склонившейся рабыни.
Музыка теперь слышалась ясно: на большой лире играло худое бледное существо с редкими пучками волос, в котором, если долго приглядываться, можно было узнать эльфа. Его лицо было покрыто свежими синяками — когда Кхану не нравилась песня, он в доходчивой форме выражал своё неудовольствие.
Раздался взрыв хохота. В маленьком кругу посередине залы дрались небольшие рептилии, подзуживаемые хозяевами под крики о ставках и пари. Они шипели и плевались, как большие, стараясь вцепиться в глотку друг другу. Их передние когти, до поры прятавшиеся в кожистых чехлах лап, вылетали к противнику, чтобы вырвать клочья мяса. В обычной жизни бараки были хищниками-одиночками, не терпящими вторжения в собственные угодья и нападающими на любое существо, независимо от размеров.
Хотя Голгрин ощутил на себе хмурые взгляды, он постарался изогнуть губы в самой тёплой и приветливой улыбке, на которую только был способен, — Великий Кхан ожидал его уже много дней.
Рядом с Зарангом воздух был плотен от ароматического дыма грмина, вокруг повелителя возлежали его любимчики, чьи клыки были подточены так же, как у Голгрина. Они вдыхали благовоние сквозь длинные тростниковые трубки, украшенные серебром. Позади грелись чаны на горячих угольях, а рабы-людоеды нервно носились взад и вперёд с медными горшками, наполненными холодной водой. Дело в том, что фиолетовые цветы грмина становились наиболее ароматными, если их сначала увлажнить горячей, но не кипящей водой.
Голгрин махнул рукой, приказывая своей свите остановиться, и шагнул вперёд, приблизившись к дальнему концу залы, где стоял высокий, увенчанный звездой каменный трон Великого Кхана. Навстречу ему рванулось крылатое животное, гневно выпуская когти и щёлкая клювом — казалось, ожил один из барельефов столицы. Крылья грифона были подрезаны, и он не мог подняться в воздух, но, по крайней мере, он громким клёкотом оповестил о приближении Голгрина. Надсмотрщик немедленно хлестнул его, заставляя замолчать, и поклонился великому лорду.
Выпустив последнее колечко ароматного дыма, Великий Кхан Керна, Заранг И'Уркарун Драгон — Заранг Великий Дракон, — опёрся на подушки и посмотрел на своего верного слугу. В его налитых кровью глазах плескалась ярость, и, ощутив изменения в атмосфере пира, эльф-лирник смолк, постаравшись отступить в угол на всю длину цепи. Хозяева бараки прыгнули в круг и, надев стальные перчатки Рыцарей Нераки, спешно загнали своих питомцев в клетки, прекратив писк и шипение.
Зал впервые обратил на Голгрина внимание, глядя со смесью интереса, презрения и опасливого уважения.
Тот опустился на одно колено, но не отвёл глаз под пронзительным взглядом Великого Кхана. Заранг не выдержал первым, дрогнув и заморгав водянистыми глазами. И только тогда Голгрин начал зачитывать официальные поздравления и восхваления повелителю Керна. Закончив, он немедленно вскочил на ноги, чем нарушил ещё одну древнюю традицию.
Заранг снова затянулся ароматным дымом и широко улыбнулся; его клыки были не только подточены, но и заострены так, что он легко мог перекусывать любую кость — Великий Кхан любил откусывать у провинившихся пальцы, чтобы затем накормить ими любимую птичку.
— Юроок ки ифана и'Голгрени, — произнёс Заранг, откладывая трубку и снова небрежно откидываясь на подушки, — Голгрин мог сколько угодно стоять в его присутствии, но Великий Кхан легко докажет, насколько он презирает подобную неучтивость.
Великий Лорд в свою очередь не произнёс никаких слов благодарности в ответ на похвалу Заранга, лишь щёлкнул пальцами, и свита немедленно подтащила тяжёлые сундуки с добычей. Пирующие вынуждены были разойтись подальше, уступая место шести огромным ящикам, тяжело бухнувшимся на пол.
Жадность победила страх и ненависть. Заранг, блеснув золотом на своей драгоценной мантии, вырвал палку погонщика у одного из хозяев бараки и нетерпеливо ударил по крышке ближайшего сундука. Людоед из его личной стражи выступил вперёд с поднятым топором, но Голгрин в мгновение ока выхватил оружие и сам обрушил сильный удар на крепкие запоры.
Заранг алчно распахнул крышку — светлая сталь жарко заблестела в свете факелов. В сундуке лежали драгоценные кубки и оружие, переливались монеты и сверкали искрящиеся камни. Голгрин одну за другой откинул остальные крышки, являя всем невиданное богатство, плод его хитроумной политики. Почти все сундуки были забиты сталью, но попадались и драгоценные ткани вперемешку с редкими металлами.
