— Что с тобой, мальчик? — заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.
— Жуб болит… — страдальчески ответил мальчишка.
— Надо содой пополоскать, — сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. — Света, разведешь соду?..
— Да нет, вырвать надо просто, — хмыкнул Колобков.
— Ыым!.. — испуганно отшатнулся Гешка.
— Позвольте я помогу! — потер руки Бальтазар. — Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток — и зубная боль моментально проходит!
— Серьезно? — заинтересовался Колобков. — Евгений, ты как, рискнешь попробовать?
Гешка часто закивал, впервые глядя на дряхлого китайца с некоторой симпатией.
— Правда, есть один небольшой побочный эффект… — задумчиво произнес Бальтазар, доставая из кармана флакончик пузырящейся вишневой жидкости. — Но это уже мелочь. Пей, мальчик.
— Какой побочный эффект? — подозрительно прищурился Колобков, отодвигая сына себе за спину.
— Ослепнешь. Пей, мальчик. На здоровье.
— Ы-ы!.. — в ужасе отшатнулся Гешка.
Симпатия из взгляда бесследно испарилась.
Птичьи глаза Угрюмченко заволокло белесой пленкой. Он стал прикидывать, что хуже — ослепнуть или превратиться в беркута.
По зрелому размышлению механик решил, что лучше быть зрячим орлом, чем слепым человеком, и на этом успокоился.
Петр Иванович Колобков никогда ничего не откладывал в долгий ящик. Мысль пришла — решение принято — дело сделано. Недолго думая, он усадил болящего отпрыска на стул и распорядился держать пациента за руки. Не обращая внимания на протестующий вой и плотно зажатый рот, Колобков навострил толстую вощеную нитку, сделал петлю и примерился надеть ее на больной зуб.
Гешка отвернул голову, совершенно прекратив выть, но зато сжав губы так, что рот превратился в тончайшую линию. Колобков строго нахмурился, легонько хлопнул сына по щеке и приказал:
— Так, ты мне тут не дуркуй. Сам себе хуже делаешь. И без зуба люди живут. Мне вон, глянь, ногу оттяпали — а я ничего, жив-здоров.
— Так новый-то уже не вырастет! — запротестовал Гешка, стараясь говорить, не разжимая челюстей. — Это ж коренной!
— Ну и фигли, что коренной? У меня в пасти, глянь, два стальных и золотой. Вот этот еще по молодости в драке выбили, вот этот дантист-сука вырвал, а этот…
— Пап, да ты уж сто раз рассказывал, — буркнул Вадик, глядящий на брата с искренним сочувствием.
— И в сто первый расскажу. Слушайтесь папку, если не хотите с голоду помереть.
— А чего это мы с голоду помрем?
— Ну так я ж вас обеда лишу. И ужина. И вообще крутитесь сами, как знаете. Раз уж такие умные, что батька вам не указ.
— Рвите! — отчаянно выпалил Гешка, зажмуривая глаза и раскрывая рот.
Лучше уж лишиться зуба, чем выслушивать получасовую нотацию.
Колобков присвистнул, задирая голову как можно выше. После рельса в небесах и черепахи размером с Крым он начал думать, что архипелаг Кромаку ничем не сможет его удивить. Однако километровый столб, торчащий посреди океана, заставил расстаться с этой мыслью.
Самый обыкновенный столб на первый взгляд. Похож на телеграфный. Только не деревянный и не металлический, а из странного голубоватого вещества. Гладкий, ровный, блестящий. Вершины не видно — теряется в заоблачной выси.
— Там наверху есть площадка, — безразлично сообщила Стефания, облокотившись на фальшборт. — А на ней живет человек.
— Там кто-то живет?! — выпучил глаза Колобков.
— Не хочешь, не верь.
— Да я верю, верю, только… Серега, вот ты когда-нибудь такое видел?
— Сами же знаете, что нет, — огрызнулся Чертанов.
— Серега, не огрызайся. Слышь, Фанька, а что это вообще за нафиг? На кой оно тут торчит? Кто там наверху сидит? И какого лешего он там делает?
— Не знаю.
— Как это не знаешь?
— Так вот и не знаю. Информация отсутствует. Если интересно, поищи у Мельхиора в книге. Там все есть. Теоретически.
— Так я ж не найду. Там даже оглавления нет.
— Твои проблемы. Вы мне не платите — я вам помогать не обязана. Тем более со всякими глупостями.
— Ну и ладно, — пожал плечами Колобков, провожая взглядом уплывающий вдаль столб. — Не особо-то и хотелось. Дай лучше карту — посмотрю, что у нас там…
Цетановый остров выплыл из белой дымки, застилающей горизонт, вскоре после утренней вспышки тепория. Эйкрийское утро — это не земное утро, подступающее мягко и аккуратно. Рассвет на Эйкре наступает резко и внезапно, словно звон будильника. От него не удастся спрятаться за задернутыми шторами и закрытыми ставнями. Замуруйте себя наглухо тройным слоем кирпича — тепорий все равно никуда не денется.
Островок оказался совсем небольшим и очень каменистым. Узенький пляж без единой песчинки, зато с огромным количеством гальки. Крохотная рощица на два-три гектара. На берегу вкопана потемневшая доска с закорючками.
— Серега, переведи, — потребовал Колобков, рассматривая непонятную надпись.
— Здесь покоится… это могильная плита, Петр Иванович, — равнодушно ответил Чертанов. — Похоронен кто-то.
— А зовут его как?
— Имя неразборчиво.
— Ладно. Деды, остаетесь на пляже, ясно?
Каспар, Бальтазар и Мельхиор посмотрели на Колобкова мутными взглядами. Их выпустили на берег размять ноги, но они не слишком обрадовались прогулке. Вот хумах Лайан Кграшан сразу воспользовался возможностью и куда-то исчез. В последнее время он вообще редко попадался на глаза людям.
— А зачем мы здесь будем? — проблеял Каспар.
— Неважно. Сидите здесь. Ждите.
— Кого ждать?
— Меня. Ждите, когда я за вами приду.
— А кто ты такой?
— Петр Иваныч я. Ясно? Ждите Петра Иваныча.
Мудрецы закивали, как китайские болванчики. Колобков поскреб лысину, гадая — что эти чокнутые усвоили из его слов? С ними никогда нельзя быть в чем-то уверенным.
Стефания не соврала. В лесу действительно растут деревья с чистейшим цетаном вместо сока. Превосходным углеводородным продуктом, вполне способным заменить дизельное топливо.
На первый взгляд — самые обыкновенные деревья. Похожи на приземистые сосны, только кора необычного серебристого цвета. Но стоит эту кору пробуравить…
Колобков лично убедился в качестве продукта, вонзив в ближайший ствол коловорот. Подставил кружку под струйку и принюхался к противной, но такой знакомой вони.
— Чуете, хлопцы, родиной повеяло! — едва не прослезился Угрюмченко. — Вот у нас на подлодке точно так всегда пахло…
