Джек знал: потеха не закончилась.
Второй взрыв был слабее первого и походил на грандиозный фейерверк. В развороченном складе вспыхнула шутиха, изготовленная для великана из детской сказки. Пламя шипело, брызжа искрами, из него вылетали горящие обломки дерева; в воздух ракетами взмывали бочки, оставляя за собой пылающие шлейфы.
Там, куда они падали, вспыхивали новые очаги пожара.
Это казалось невероятным! Даже в пекле сахарные головы лишь флегматично горят и плавятся, а их вместилища не уподобляются пороховым ракетам, расчерчивая ночное небо бешеными хвостами комет.
Но если заранее подмешать в сахар селитру…
Джеку-в-Клочья был отлично известен рецепт «карамельной смеси», которую на первый взгляд не отличишь от обычного сахара. Именно этот состав скрывался в мешках и бочках под верхним слоем лакомства. Взрывать так взрывать! Чем больше ущерба — тем лучше. Так передал доверенный человек заказчика, а к пожеланиям клиентов отставной сапер относился с уважением.
— Уходим. Быстро.
Со стороны Блэкуолла ударили в набат.
4— В Чизвик, Гарри!
Перчатки шлепнули по теплой от солнца стенке кареты. Щелканье кнута, легкий толчок. Теперь — закрыть глаза, откинуться на мягкое кожаное сиденье, забыть о шумном мире. Или, напротив, раздвинуть белую шторку, полюбоваться из окна Лондоном. Оживленная Хай-стрит, за ней — Чизвик Хай-роуд; экипажи, всадники, прохожие, бродячие собаки.
Таинственный колокол молчит — и слава богу!
Сомнения позади, главные трудности — тоже; затейка, считай, удалась. Что теперь? Сущий пустяк — оставить Банный Дом по правую руку, миновать пустошь, где намечено строить станцию сухопутных пироскафов, осенить себя крестом при виде старинной церкви Святого Джеймса-на-Костях. На кладбище смотреть не надо — к чему портить хорошее настроение? Если все сложится, никому не придется умирать.
Почти никому.
Лорд Джон поправил длинные, по последней моде, локоны на висках, улыбнулся тонкими губами. Ему шла улыбка. Сам великий Кин как-то обмолвился: «Чаще улыбайтесь, милорд. Иначе вы слишком похожи на Яго». Лорд ничего не имел против сравнения с шекспировским персонажем. Дилетант, конечно, но, как говорят пушкари-красномундирники, целил в нужном направлении.
Итак, в Чизвик…
Путь жизненный пройдя до половины, лорд Джон очутился в таком Сумрачном Лесу, что другой на его месте давно уже спятил бы от страха. Иные счастливцы, заглянув одним глазком под черный полог Леса, успевали выскочить, белые от ужаса. Самые смелые бродили опушкой — и пугали глупцов. Лорда Джона такое не интересовало. Ему нужна была чаща, глушь, сырой бурелом — обитель призраков и неупокоенных мертвецов. Он был романтик — по-своему.
Такие иногда встречаются даже в Сумрачном Лесу Политики.
Если членство в парламенте тебе гарантировано по праву рождения — чего еще желать? Искатели счастья за всю жизнь не могли добиться того, что Джон Рассел, третий сын герцога Бедфордского, наместника Ирландии, получил играючи. С двадцати — депутат палаты общин; с двадцати двух — бессменный лидер партии вигов. Министерские посты — на выбор — лежали рядышком, достаточно лишь наклониться. Но, к удивлению обитателей Леса, лорд Джон не спешил. И в этом была первая странность, немало смущавшая современников и потомков.
Через тридцать лет, когда лорд Джон окончательно превратится в живую легенду, а броненосец «Warrior» со второй попытки сойдет-таки на воду, некий эмигрант, пользуясь английским гостеприимством ради политических интриг и написания книги «Das Сapital», сочтет Джона Рассела обычным карьеристом. Будучи весьма ленив (вследствие чего «Das Сapital» останется незавершенным), эмигрант придет к выводу, что главной чертой лорда Джона является экономия сил. Он не спешит, не настаивает, не рискует, желая, чтобы все делалось само собой.
«Партии похожи на улиток, — часто повторяет он. — Голова приводится в движение хвостом. Восславим же Господа!»
Лорд Джон — к тому времени уже дважды премьер-министр — едва ли был знаком с трудами бородатого «капитальщика». А если бы прочел их, то улыбнулся по завету Эдмунда Кина. Именно, джентльмены! Карьерист! — звезд с неба не хватаем. Скучный, тусклый, ни блеска, ни таланта. Реформы-законы, крушение и вознесения кабинетов, войны и прочие катаклизмы — просто случай.
Подвернулось под ногу на лесной тропинке.
Будь лорд Джон прозорливцем, наблюдающим Грядущее, непременно бы перевел на язык Шекспира простенькие куплеты из загадочной страны Russia:
The fried chicken,
The cooked chicken,
He went to London once to walk,
But they caught him,
But they arrested him,
And they put him under lock…
Откуда «капитальщику», за всю свою капитальскую жизнь не ставшему даже помощником сельского старосты, знать, что в Сумрачном Лесу Политики не выжить ни ясно-горящему тигру, ни геральдическому льву-леопарду. Рейнеке-Лис, даром что самим Гёте прославлен, и тот шерсть в грязи вывалял. А с «The fried chicken» — какой спрос?
I do not liberal,
I do not orthodox,
I am not difficult to crush…
За год до избрания в парламент девятнадцатилетний лорд Джон вступил в клуб. Он членствовал в дюжине клубов, один другого престижней. Но этот клуб, куда младший из рода Бедфордов попал по рекомендации своего батюшки-наместника, названия не имел — «Клаб», и все. Видать, у основателей воображение отшибло. Помещение без всякого изыска; кухня, признаться, так себе.
И славы никакой — ни хорошей, ни дурной.
Причины молодому лорду объяснили сразу. Основанный в «допожарном» 1764-м, «Клаб» строго следовал главной заповеди Высшего Покровителя: «Докажи, что тебя нет». А ежели такое невозможно, стань маленьким, незаметным. «I do not liberal, I do not orthodox…»
Чем занимался «Клаб», никто толком не знал. Посторонним, кому выпадала редкая честь ближе познакомиться с деятельностью клубменов, осведомленность не шла на пользу. Первым это ощутил на себе его величество Георг, Третий сего имени. Отправив в отставку премьер-министра — члена «Клаба», — король внезапно сошел с ума. Последним стал министр иностранных дел Каслри — ему довелось долго и нудно резать себе сонную артерию складным ножом.
Мелочи вроде разорения или грандиозного скандала — не в счет.
Естественно, «Клаб» не имел к этим бедам ни малейшего отношения. Он вообще ни к чему не был причастен. Считалось, что «Клаба» вообще нет. Первые годы, выполняя поручения коллег, лорд Джон не мог понять, отчего в мире до сих пор не наступило всеобщее счастье. Если не в мире, то хотя бы дома, в милой Англии?
