— Нет-нет, не об этом, конечно.
— Тогда что же? Что случилось? Ты все-таки собралась за меня замуж?
Хильдрид прыснула.
— С каких это пор женщина, собираясь замуж за мужчину, выясняет, сколько у него было девиц? Скорей уж, скольких врагов он убил. А еще вернее — сколько серебра в его сундуках.
— Тогда что?
Она пожала плечами и плотнее завернулась в плащ. Море близ берега окутывала полупрозрачная дымка предрассветного тумана, но тьма еще не рассеялась, и туман даже нельзя было рассмотреть, только почувствовать — влажный липкий воздух пробирал до костей. На берегу царила тишина, даже волны прибоя, казалось, решили ненадолго отдохнуть, и шуршали по песку тише, чем обычно. Или, может, это ей лишь казалось. Вокруг все спали, набираясь сил перед завтрашним походом. Только она да Альв, болваны, торчат на берегу.
— Ты знаешь, моя дочь завела шашни с Хаконом.
Викинг немного подождал продолжения, а когда понял, что ничего больше не услышит, дернул плечом и пробурчал:
— Так что? Дело молодое.
— Ха!..
— Что тебя беспокоит больше всего?
— А если будет ребенок?
— Ну, и? Думаешь, Хакон не признает отпрыска?
— Конечно, нет. Он же христианин.
— А у христиан что, нет чести?.. Перестань, Хиль, ему просто не позволят поступить бесчестно. Ему не наплевать на законы. О том, что, если уж такое случится, Алов родит именно от него, будут знать очень многие.
— Так-так, — женщина повернулась и схватила Альва за рубашку. — Ты об этом тоже знал. Так? Ты же знал, что они встречаются!
— Знал, конечно. На корабле ничего не спрячешь. На стоянке тем более.
— И мне не сказал?
— Я для чего тут нахожусь? Чтоб драться или чтоб девиц пасти?
— Ладно-ладно, не обижайся. Похоже, правду говорят, что мать обо всем узнает последней. Но ты меня убедил. Пусть делают, что хотят. В конце концов, дочка почти взрослая, — Хильдрид хихикнула.
Подобная шутливая манера беседы была им не свойственна — обычно их разговоры получались очень деловыми, а когда деловой разговор был неуместен, они в основном молчали. Конечно, Альв умел шутить, да и Хильдрид любила ввернуть что-нибудь эдакое, но они слишком давно, слишком хорошо друг друга знали, и понимали без слов.
Викинг заботливо посмотрел на Хильдрид.
— Ты бы все-таки вздремнула.
— Мне вредно много спать.
— Пойдем, я тебя уложу.
— Ага, и колыбельную споешь.
— Боюсь, я тогда перебужу весь лагерь. Но если хочешь...
— Ну, тогда они решат, что на Хладир напали финны и орут свои боевые кличи... Иди отдыхать. И я пойду тоже.
Она улеглась и долго ворочалась на камнях, которых, оказывается, слишком много на нордвегрской земле, в жухнущей траве...
Перекусив, отряд юного конунга Хакона выступил в поход. Царило безветрие, и мужчинам пришлось сесть на весла. Впрочем, никто не ожидал нападения, Эйрик, наверное, все еще в Вике, поэтому на весла можно было сесть налегке, без доспехов, без шлемов, на всякий случай положив оружие поблизости и укрепив щиты на планшире. Хильдрид чувствовала себя прекрасно, хотя проспала, может быть, всего пару часов. Впрочем, по фьорду Трандхейма она могла провести драккар даже с завязанными глазами. Руки сами вспоминали все необходимые движения, и «Лосось» скользил по волнам, как коньки по льду.
— Хей, Равнемерк, уж не хочешь ли ты обогнать корабль конунга? — зычно крикнул кто-то. На миг отвлекшись от волн и ветра, женщина покосилась в ту сторону. Ну конечно, Гутхорм.
— Вперед положено пускать лучших воинов, — звонко ответила она. — А конунг пусть держится сзади, где лучше видно. Он один — нас много.
— Уж не сама ли ты провозгласила себя лучшей?
— Тут уж само собой получается. Кто впереди, тот и лучший.
Хохот воинов отвечал каждой их фразе. Заинтересованные перепалкой викинги незаметно для самих себя сильнее налегли на весла. Драккары рванулись вперед, словно настоящие живые драконы, распустившие крылья по ветру.
— Эй, не спорь с Равнемерк, Гутхорм, — подзадорил кто-то, кого Гуннарсдоттер уже не узнала. — На кораблях ее никто не обгонит.
Путешествие получалось веселое. В Трандхейме Хакона встречали радушно, и, хоть даже самые богатые бонды не могли прокормить всю его армию, викинги не голодали. Хильдрид, как вождю своего небольшого отряда, фактически приходилось заботиться только о корабле, об остальном заботились гостеприимные хозяева — если не хватало мяса в одном хозяйстве, припасы приносили из других, да еще давали с собой. Всюду к войску Воспитанника Адальстейна присоединялись воины или мальчишки, желающие начать свою воинскую карьеру, но не имеющие пока ни оружия, ни доспехов, и умеющие ровно столько, сколько умеют парни в их возрасте.
Берген оказался так же гостеприимен. Всюду — и в Согне, и в Урнесе, и в Хердаланде — Хакон обзаводился новыми отрядами, некоторые херсиры[20] и даже ярлы, назначенные в свое время Эйриком, присоединялись к нему на своих кораблях, принося присягу верности. В Бергене был созван тинг, хотя привычное время для собрания уже прошло, и на этом тинге младшего отпрыска так же охотно, как и в Трандхейме, провозгласили конунгом. Вскоре число воинов Воспитанника Адальстейна выросло до пяти тысяч и тридцати кораблей — невиданное воинство. Правда, держать его долго Хакон не мог, понятно, что после битвы с Эйриком почти всех придется отпустить. Многие бонды оставили хозяйство, чтоб отстаивать в бою права нового конунга — настолько им поперек горла стал Кровавая Секира — разумеется, они желали вернуться к себе в поместья уж никак не позже Дистинга[21], а лучше бы и раньше.
Кроме того, кормить такое войско — это не шутки. Пять тысяч человек, как саранча, сметают все съестное на своем пути. Но зато какой враг устоит?
— Если так пойдет дальше, конунг, то ты выцедишь с Нордвегр всех мужчин, способных носить оружие, — пошутил Халльдор, ярл Хакона, пришедший с ним еще из Англии.
В ответ Воспитанник Адальстейна лишь плечами пожал.
— Тем лучше. Чем скорей все это завершится, тем лучше.
Но дело затягивалось. На упплендский тинг пришлось добираться посуху, и там вновь повторить свои обещания по поводу земель и законов. Хакона ждал все тот же результат — бонды с готовностью согласились признать его конунгом и тут же набрали ему небольшое войско в придачу. Правда, с припасами стало хуже, потому что наступала зима, а скармливать все запасы прожорливым молодцам никто не собирался. Викингам приходилось охотиться и острожить рыбу в озерах. В Хафсфьорде юный конунг узнал, что Эйрик уже не сидит в Вике, и где он — никто точно не знает. Из Вика его мягко попросили, когда выходки людей Кровавой Секиры наскучили большинству жителей области. Людей он там не набрал, и, говорят, отправился куда-то на север, в глубь страны, оставив корабли. Должно быть, до него дошли слухи не только о находчивом младшем брате, но и о том, как его принимают. Притом, что ни Эстфольд, ни Раумарике, ни даже Вестфольд — наследственная отчина его отца — не захотели помогать Эйрику.
