У входа в хижину лежит скрюченное окровавленное тело пятидесятилетнего мужчины с чудовищной раной от меча. Чепан Ханну. Мертв, как и другие Чепаны до него. Должно быть, скауты выяснили, что Ханну — Третий.
Хочется рухнуть на колени и сдаться. Этой ночью я погубил всю свою жизнь, теперь мне нет пути домой; для остальных я отныне предатель. Остаток жизни мне предстоит провести в бегах, на меня будут охотиться, прямо как на Гвардейцев. И из-за чего? Я же даже не попытался помочь Ханну. Опоздал, слишком долго дрался с Иваном. Ничего так и не добился. Провалил все на свете.
Внезапно задняя стена хижины взрывается наружу, щепки летят во все стороны. Из дыры выскакивает невредимый Ханну. Он бежит быстро. Быстрее, чем позволяют человеческие возможности. Парень исчезает в направлении оврага еще до того, как могадорцы даже успевают сорваться в погоню.
Еще не все потеряно.
Угнаться за Ханну мне не по зубам, но я бегу так быстро, как только позволяет мое тело. Воздух со свистом вырывается из горящих от боли легких. Остальные преследователи близко — я слышу, как они продираются сквозь джунгли. Разнообразные запахи леса не могут перебить кислое дыхание пайкена, ломящегося в сторону оврага. Только бы успеть добраться до Ханну раньше всех, тогда я, возможно, все же успею ему помочь.
Звук ревущей воды становится громче. Не представляю, как Ханну собирается преодолеть овраг. Может, ему хватит сил, чтобы его перепрыгнуть? А может, он знает какой-то секретный путь вниз. Без разницы — лишь бы успел смыться. Справится — останется шанс выжить.
Я вижу, как в метрах в тридцати от меня к краю оврага приближается силуэт Ханну. Пайкен дышит ему в затылок. Боюсь, Ханну больше некуда бежать, но достигнув края оврага, парень прыгает и благополучно приземляется на той стороне. Мне никогда так не прыгнуть, пайкену тоже.
Ханну спасен.
Только… на той стороне его ждет мой отец. Ханну больше некуда деться. Генерал хватает парня за грудки и с легкостью отрывает от земли, принимая эффектную позу, как какой-нибудь могадорский герой из Великой Книги.
Отец не спешит: разглядывает свой приз, затем срывает с шеи Ханну, как я знаю, кулон, и засовывает в карман пальто.
На ту сторону оврага мне не попасть. Остается только смотреть, как отец со смехом извлекает из ножен меч. Свет от лезвия пронзает ночь, прежде чем отец погружает его в грудь Ханну, а затем, как ненужную вещь роняет тело парня на землю. Ханну мертв.
Первая кричит в моей голове. Или это я?
Генерал смотрит через овраг. На секунду наши взгляды встречаются.
Сзади приближаются гулкие шаги, и я знаю, что это значит, но не оборачиваюсь.
Мой недолгий мятеж подходит к концу.
— Прощай, Адамус, — шипит Иван, толкая меня в спину и скидывая с края оврага на камни и воду.
Лежу на спине, солнце согревает кожу — чудесный контраст с прохладным соленым океанским бризом. Приподнимаюсь на локтях и, прикрыв глаза, откидываю голову назад. Подставив лицо солнцу, я впитываю Калифорнийское тепло.
Когда я открываю глаза, Первая сидит на песке рядом со мной. Она такая красивая. Светлые волосы распущены, легонько скользя по обнаженным плечам. Все так прекрасно. Такое приятное ощущение. Не могу вспомнить, когда мне было так хорошо.
Отчего же Первая выглядит такой подавленной?
— Адам, — произносит она, — ты должен проснуться.
— А я разве сплю? — спрашиваю я беззаботно. Плевать я на все хотел.
Беру Первую за руку. Она не отстраняется, только смотрит мне в глаза умоляющим взглядом.
— Ты должен проснуться, — повторяет она.
Внезапно мне становится холодно. Словно мое тело находится в двух местах одновременно. И во втором — холодно и мокро. Больно. Несомое бурным потоком мое тело без конца ударяется о камни. Несколько костей сломано, острая режущая боль пронзает меня насквозь.
Отталкиваю эту реальность. Стараюсь думать только о Калифорнии.
— Пожалуйста, проснись, — умоляет Первая.
— Но здесь намного лучше.
— Останешься здесь — умрешь.
Когда я открываю рот для ответа, из него вытекает мутная речная вода. Не могу вздохнуть, захлебываюсь, борюсь изо всех сил. Течение слишком сильное, тянет ко дну.
Но этого не может быть! Я на пляже в Калифорнии. А вся эта боль где-то там, с кем-то другим. Первая выглядит такой грустной и отчаявшейся, что я вынужден отвернуться.
Солнце над океаном только начинает садиться, небо расцвечивается красно-оранжевыми красками. Скоро стемнеет, и я смогу отдохнуть.
— Просыпайся и борись, — молит Первая. — Прошу, Адам.
Не уверен, смогу ли я.