- Я не...
Бац! Вспышка!
А потом еще.
- О чем вы говорили с графом Тасселом?
И еще.
- Кто такой Гилберт Кёльдерер из Аусбурга?
И еще.
- Зачем вы убили барона фон Талька?
Вопросы повторялись, меняясь местами, меняясь в деталях, но одни и те же - снова и снова. А вот боль от ударов не повторялась. Она всякий раз была новая.
Всю свою недлинную, в сущности, жизнь Гилберт считал, что может постоять и за себя, и за других. Эта уверенность помогала ему в голодную пору отрочества, когда ему нужно было кормить себя и пятерых младших братьев и сестер, и в последний год, когда, уже неплохо владея цвайхандером (фламбергом... надо привыкнуть говорить "фламберг"), он выступал в качестве защитника в судебных поединках.
И еще Гилберт считал, что может отличить правду от лжи.
Но сейчас он не был уверен даже в том, что знал о себе раньше. Все путалось и мешалось в голове.
Боль умеет переубеждать.
Если он Гилберт Кёльдерер из Гродниц, то почему в патенте написано - "из Аусбурга", а в письме - "самозванец".
Кто он? Куда делась девушка? Зачем надо было убивать барона? Что он забыл и напутал? Ведь он должен знать ответы на эти вопросы, потому что это единственный способ прекратить боль! Надо только их вспомнить, сказать и все закончится...
Но он почему-то не вспоминал.
- Кто вы? Почему вы лжете?...
Его вытащили во двор и бросили на землю лицом вниз. Удара о землю он даже не почувствовал. Блаженная темнота! два мгновения сна... из которого его тут же выдернули. А! Вода была ледяной, она обжигала как раскаленный металл. Спина превратилась в огромный ожог.
Гилберт заорал.
Снова плеснуло.
Две вечности в Аду. Кричи, Гилберт, кричи. Он кричал.
Вода лилась. Солнце затопило все вокруг, глаза нестерпимо резало, но жары больше не было. Его колотило от холода. Из-за слез он почти ничего не видел. Гилберта снова подняли и потащили; он чувствовал, как босые пятки бороздят дорожки в пыльной траве. Его втащили уже не в гостиницу, - на конюшню, в пахнущий навозом полумрак, издырявленный световыми пятен. В последний момент, прежде чем пылающий, затопленный солнечным светом, двор исчез, он увидел, как один из "зеленых" служек наклонившись над ведром, шепчет и делает знаки.
От ведра тут же повалил пар, клубами взвился в небо...
Колдует. Магия холода, сообразил Гилберт. В отличие от церкви инквизиция не чурается магии, хотя на послушников, использующих ее, потом накладываются суровые епитимьи.
Белоснежный туман наплывал, обхватывал мягкими прохладными руками. Сейчас они принесут это ведро сюда...
- Нет, - попросил он. - Не надо... больше.
Над ним снова оказалось скуластое лицо святого отца. В уголках глаз и рта застыли скорбные складки. Святой отец не наслаждался пыткой. Он страдал.
- Признайся, сын мой. Правда исцеляет душу и снимает боль грешного тела. Покайся! - он вдруг перешел на доверительный тон. - Ты удивишься, насколько все проще будет, когда я услышу правдивый ответ.
- Я... я сказал правду.
В стойлах фыркали и переступали копытами лошади.
- Ты самозванец и упорствуешь.
- Это не я... - в помутившемся сознании мелькнула какая-то мысль, и он вцепился в нее, как утопающий в соломинку. - Самозванец - это Лисий Хвост! Граф знал это!
- Почему именно вы, молодой человек? Что вас связывает с человеком по имени Лисий Хвост?
- Я... хотел служить под его началом. Во Фронтире его считают великим herzog. Капитаном! Ходили слухи, что Лисьих Хвостов несколько. Наверное, граф хотел разоблачить одного из них.
- Какого?
- Я не знаю.
Три этих слова уже вызывали в нем самом ужас, потому что влекли за собой новую боль, но других просто не было.
- К какому из них вы хотели наняться? Почему?
- Я не знаю. Это не было планом. Просто мысль, идея... Мечта.
- Куда делась девушка?
- Я... н-нет...
- Почему вы лжете? Зачем вы убили барона фон Талька? Кто такой Гил...
- Да будьте вы прокляты! Я не знаю! Я не видел! Я не убивал! Я - Гилберт Кёльдерер, сын Йохана Кёльдерера из Гродниц под Аусбургом! Я не знаю...
- Растяните его лошадьми, - сухо приказал человечек, оборачиваясь к одному из своих людей.
Тот кивнул.
- Последний шанс, молодой человек. После дыбы - даже такой, импровизированной - вы вряд ли сможете взять в руки свой меч.
Фламберг. Надо говорить фламберг.
Не будь он так оглушен болью, наверное, смог бы найти какие-то нужные слова, чтобы если не переубедить их, то потянуть время. Но удары выбили не только дух, но и всякие мысли. Если и можно было что-то сказать, то только то, что прямо на языке, а на нем ничего крое "не знаю, не убивал".
Жаль инквизиторов такой набор слов не устраивает.
- Ну же!
Ему развязали руки за спиной, но лишь для того, чтобы снова стянуть их жесткой волосяной веревкой уже над головой. Избитое тело юноши закачалось под балкой конюшни (что-то это должно напомнить), когда дверь вдруг события непредсказуемо изменились.
Двери конюшни приоткрылись, пропуская внутрь человека в сопровождении трех вооруженных спутников, чьи мундиры и стигмы свидетельствовали о принадлежности к личной дружине герцога Наольского. Волосы одного были когда-то рыжими, но так сильно выгорели на солнце, что казались не темнее, чем у Гилберта, и годами он был ненамного старше. Они вполне могли сойти за братьев.
Инквизиторы синхронно развернулись, хватаясь за рукояти шпаг и пистолетов, но священник властно поднял руку, призывая их оставаться не двигаться с места. Цветов в драме стало больше - к зелено-белым сюрко и черной сутане клирика прибавился малиновый мазок. Человек, вошедший в конюшню демонстративно расправил складки плаща на своих плечах, скомканный и помятый, точно его только что вытащили из коробки.
Ярко-красный, с отливом в малиновый, плащ, по которому наверняка - никто не мог этого видеть, но почти все знали - струится вышивка серебром; два клинка, выходящие из одной рукояти посередине, на посреди одного из которых значится "кара", а другого - "оберег".
Символ дрессированной стаи уранийского вице-канцлера Витара Дортмунда - Псов правосудия. Прямо скажем, весьма неуместный здесь и сейчас.
Человек в малиновом плаще демонстративно огляделся, вбирая взглядом обстановку, нашел взглядом маленького священника, безошибочно определив в нем главного, почесал щеку и холодно произнес:
- Я рассчитываю на объяснения. Мне донесли он незаконном захвате собственности, насильственных действиях, гражданском аресте и возможном применении пыток. Вижу, что все подтверждается.
Инквизиторы машинально выстроились в линию. Руки на оружии, лица собранные, глаза - холодные. Их было полтора десятка против Пса и трех его сопровождающих. Кроме того, еще столько же сейчас выходили из гостиницы, перекрывая выход из конюшни полукольцом. Малый капитул всегда насчитывает тридцать человек плюс командир.
