Дети кишат на поверхности мира. Но кто их мать? Никто иная, как изгнанная ею сука.
А их отец?
О да, она приходила к нему. Последней ночью. Когда его вытаскивали на утренний свет, он вонял ею. Вонял ею. Истина была в глазах.
Взгляд, который она никогда не простит. Не сможет.
Месть стала зверем, выросшим в цепях. Месть — вот то, чего она вечно желает.
Месть скоро освободится.
И даже Рараку ее не остановит. Дети умрут.
«Дети умрут. Я очищу мир от их отродий, гордо глядящих паразитов, рожденный одной матерью. Разумеется, она не присоединилась к Ритуалу. В ней таился новый мир.
И ныне, наконец, я восстану вновь. Облаченная в плоть одного из ее детей, я убью мир».
Она уже видела открытие пути, тропу, чистую и манящую. Тоннель ждал, окруженный круговоротом призрачных теней.
Будет так приятно снова ходить.
Ощущать теплоту плоти и жар крови.
Вкушать пищу. Воду.
Дышать.
Убивать.
Ничего не видя и не слыша, Ша'ик зашагала вниз по склону. Равнина ждала ее, поле брани. Она заметила малазанских разведчиков на дальнем гребне — один поскакал назад, в лагерь, остальные попросту следили.
Значит, они поняли. Она знала, что так и должно быть.
Смутные, слабые крики позади. Она улыбнулась. «Конечно. Да, эти двое воинов и нашли меня. Глупо, что я в них усомнилась. Знаю, каждый встал бы на мою защиту.
Но нельзя.
Этот бой принадлежит мне. И богине».
* * *
— Войдите.
Капитан Кенеб чуть помедлил, собираясь с духом, и вошел в командный шатер.
Она надевала доспехи. Обыденное занятие — слуга помог бы но, разумеется, решать Таворе.
Но, может быть, это не совсем верно. — Адъюнкт.
— Что вам, капитан?
— Я только что из шатра Кулака. Врач и целитель прибыли сразу же, но было поздно. Адъюнкт Тавора, Гамет умер в полночь. Сосуд лопнул в мозгу — целитель считает, что сгусток ждал с той ночи, когда тот упал с коня. Я… простите…
Непримечательное сухое лицо побледнело. Он заметил, что она ухватилась за край стола. — Умер?
— Во сне.
Женщина отвернулась, глядя на разложенные на столике части доспехов. — Благодарю, капитан. Оставьте меня и пусть Т'амбер…
Снаружи раздался шум, в шатер всунулся молодой викан. — Адъюнкт! Ша'ик сошла на равнину! Она бросает вам вызов!
Долгий миг спустя Тавора кивнула. — Отлично. Забудьте последний приказ, капитан. Можете идти оба.
Кенеб жестом пригласил юношу выйти первым.
Снаружи капитан замешкался. Гамет сделал бы… или нет?
— Она будет драться с ней? — спросил викан.
Кенеб поднял голову. — Будет. Возвращайся к Темулу, парень. Так или иначе, но сегодня битва ждет всех нас.
Он поглядел в спину торопливому воину. Потом повернулся к скромному шатру в двадцати шагах слева. У полога не было стражи. Кенеб остановился перед входом. — Госпожа Т'амбер, вы внутри?
Показалась фигура в толстой кожаной одежде — доспехах, понял Кенеб с удивлением — и с пристегнутым к поясу длинным мечом. — Адъюнкт желает начать утренние упражнения?
Кенеб встретил взгляд спокойных янтарных глаз. Он казался бездонным. Капитан одернул себя. — Гамет умер ночью. Я только что известил Адъюнкта.
Взгляд женщины метнулся в сторону командного шатра. — Ясно.
— А в низине между армиями сейчас стоит Ша'ик… и ждет. Мне пришло на ум, госпожа, что Адъюнкт будет признательна за помощь с доспехами.
К его удивлению, Т'амбер отвернулась. — Не сегодня, капитан. Понимаю ваши мотивы… но нет. Не этим утром. Всего хорошего, сэр.
И она исчезла.
Кенеб пораженно замер. «Ладно, ладно. Значит, я совсем не понимаю женщин».
Он вновь поглядел на главный шатер и увидел, что Адъюнкт выходит, затягивая ремешки перчаток. Она была в полном шлеме, но забрало не опустила — слишком многие бойцы обнаруживали, что решетка опасно сужает зрение. Тавора помедлила, подняв взгляд к утреннему небу, и двинулась дальше.
Выдерживая некоторую дистанцию, он пошел следом.
* * *
Л'орик пробивался через клубящиеся тени, задевая скелетообразные ветви и спотыкаясь о выступы корней. Такого он не ожидал. Должен быть путь, проход сквозь чернолесье.
Треклятая богиня была здесь. Близко. Должна быть — если бы только найти путь…
Воздух был холоден и сыр, стволы деревьев склонились в разные стороны, словно только что случилось землетрясение. Деревья трещали под напором сильного ветра. Повсюду скользили духи, заблудшие тени; они то приближались к верховному магу, то стремглав отскакивали. Вылезали из чернозема, словно привидения, шипели над головой неловко бредущего путника.
Вот проблеск огня между деревьями.
Тяжело дыша, Л'орик побежал туда.
Это она. Огни подтвердили подозрения. Имасса в оковах Телланна, Ритуал сломан — ох, ей здесь не место, совсем не место.
Хтонические души кишели на пылающем теле — наложения мощи, скопленной ею за сотни тысяч лет. Ненависть и злоба превратили их в злобных, порочных тварей.
Болотная вода, плесень почернили руки и ноги Имассы. Мох покрыл торс, словно свалявшаяся тусклая шерсть. Веревки спутанных серых волос качались, усыпанные репьями. Из сожженных глазниц плескало живое пламя. Скуловые кости побелели, потрескались от жара.
Беззубая челюсть болталась, едва удерживаемая гнилыми полосками сухожилий и сухими мышцами.
Богиня стонала — колеблющийся, зловещий крик, не дающий времени вздохнуть. Л'орику показалось, что она с чем-то борется.
Он подошел ближе.
Она ступила в паутину лоз, эти кривые «тросы» спутали ноги и руки, змеями обвили тело и шею. Он удивился, почему не заметил этого раньше, и понял, что лозы мерцают, они то есть, то их нет — хотя в исчезновении и возникновении имеется некий ритм… и они превращаются…
В цепи.
Внезапно одна лопнула. А богиня взвыла, удваивая усилия.
Порвалась вторая, со звоном отскочив и ударившись о'ствол.
Л'орик подошел еще ближе. — Богиня! Услышь меня! Ша'ик… она недостаточно сильна для тебя!
— Моя… мое… мое дитя! Я украла ее у сучки! Моя!
Верховный маг нахмурился. «У кого? Какая сучка?» — Богиня, выслушай меня, прошу! Я предлагаю себя на замену! Понимаешь?
Еще одна цепь лопнула.
И кто-то тихо сказал сзади: — Назойливый ублюдок.
Он развернулся, но слишком поздно — широкое лезвие вонзилось меж ребер, прогрызая мучительный путь к сердцу.
Точнее, туда, где было бы сердце, окажись Л'орик человеком.
Зазубренный нож не сумел коснуться глубоко упрятанного органа и застрял у края грудины.
Л'орик застонал и упал.
