сливались в непрерывное движение, полное живой радости. Солнце было счастливо тем, что светило; море- тем, что отражает его ликующий свет. Ветер ласково гладил атласную грудь моря; солнце грело ее своими жаркими лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватые волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него белую пену, она тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его.
Я сняла обувь и вошла в воду. Нежные волны то касались ног, то отбегали от них, как будто затеяли игру. Я стояла и наслаждалась, и волнами, с тихим шумом набегавшие на меня, и солёным свежим воздухом, и солнцем, что так ласково ласкало. Дети, видя, что я встала в волны, поснимали обувь и бегали по песку, то набегая на волны, то отбегая от них, когда очередная волна с тихим шумом накатывала на песок.
Ко мне подошел Гордей.
— Море нравиться? — обнимая меня, спросил он.
— Очень.
— Мы будем часто его видеть. От нашего дома, оно недалеко. Нам пора на корабль.
— Дети, собирайтесь! Нам пора, — крикнула ребятишкам.
Мы поднялись на судно. Он назывался Драко и тип у судно Кнорр(большое судно для перевозки. Кнорр — норвежский термин, обозначающий корабли, которые были построены для атлантических рейсов. Это были грузовые суда средней длиной около 54 футов (16 м), балка 15 футов (4,6 м) и корпус, способный нести до 122 тонн. Общее водоизмещение: 50 тонн. Они короче, чем длинные корабли типа Гокстад, но кнорры более прочные по конструкции, и они зависели в основном от силы паруса, устанавливая весла только для использования в качестве вспомогательных элементов, если на открытой воде не было ветра. Из-за этого кнорр использовался для более длительных путешествий, морских перевозок и более опасных поездок, чем у типа Гокстад. Он был способен преодолевать 75 миль (121 км) за один день).
На палубе стояло сооружение, напоминающее палатку, только четырёхугольная, покрытая какой-то тканью. Бог мой, и мы будем в ней четыре дня? Я посмотрела на Гордея.
— Милая, это хороший корабль. А эта ткань непромокаемая. Ты же сама понимаешь, что наши корабли не предназначены перевозить пассажиров. Всё будет хорошо, — он поцеловал меня в волосы и увлёк в палатку.
Внутри были раскиданы шкуры, стояли сосуды, кувшины. По углам лежали наши вещи. Козу и лошадей привязали на палубе. Дети стояли на палубе и смотрели, как корабль потихоньку отходил от берега. И вот вскоре берег потерялся из вида, и уже вода простиралась вокруг до самого горизонта. Корабль тихо покачивался на волнах, и меня вскоре укачало. Я лежала на шкурах и пила воду или взвар, который сделала в наш последний привал на берегу. Всеми делами занимался Гордей, ему помогали старшие дети. А я лежала как овощ, боясь двинуться с места. Временами мне было получше, и я выходила на палубу. Но я была слаба, и меня поддерживал Гордей. Он гладил меня по голове и всё успокаивал и говорил, что я храбрая и справлюсь, и с этим.
Так прошло два дня, а на третий день начался шторм. Я его сразу почувствовала. Когда корабль поднялся на волну, а затем рухнул вниз. Дети были рядом. Они сидели и прижимались друг к другу, в глазах страх. А шторм набирал силу. Я чувствовала, как ветер разгулялся над волнами, играючи поднимая их.
Я еле встала, и пошла на палубу.
— Елена, ты куда? — разволновался Гордей.
— Мне туда, надо, — ответила я.
— Я одну не пущу, — и он взял меня за талию. Мы вышли на палубу.
Нас охватил резкий холодный ветер, и обдало водяной пылью. Мы вмиг стали мокрыми. Шатаясь, мы дошли до борта, и я вцепилась в него. Гордей держал меня, одной рукой он обнял за талию, крепко прижимая к себе, второй за борт. Лил дождь и его капли били меня по лицу. Вокруг, на видимое глазом пространство, океан, словно весь кипел в белой пене, представляя собой взрытую холмистую поверхность волн, несущихся, казалось, с бешеной силой и с шумом разбивающихся одна о другую своими седыми гребнями. Но кажущиеся вдали небольшими холмами, эти валы вблизи преображаются в высокие водяные горы, Раскачиваясь и вперед и назад, и вправо и влево, корабль, поднимаясь на волну, разрезает ее и иногда зарывается в ней носом. И часть волны попадает на нос корабля, а другая бешено разбивается о бока судна, рассыпаясь алмазными брызгами.
Великолепное и пугающее зрелище — вот что такое шторм! Две стихии: вода и небо — сливаются в жестокой схватке, когда задира ветер будит море. Свистит ветер, подзуживая волнам. Водяные валы становятся все шире, выше и настойчивее.
Свежеет ветер, меркнет ночь, А море злей и злей бурлит, И пена плещет на гранит — То прянет, то отхлынет прочь.
Всё раздражительней бурун; Его кипучая волна Так тяжела и так плотна, Как будто в берег бьет чугун.
Как будто бог морской сейчас, Всесилен и неумолим, Трезубцем пригрозя своим, Готов воскликнуть: «Вот я вас!»
Афанасий Фет.
Я закрыла глаза и стала разговаривать с ветром. Я говорила, что он могуч, что может перемещать по небу тучи, поднимать волны в океане. Но в то же время он может быть ласковым, лаская цветы в поле, или играя листочками на деревьях. Что он может быть добрым, пригоняя дождевые тучки на поля, чтобы напитать землю живительной влагой. Что он дарит прохладу в солнечный жаркий день людям и животным. Что я видела, как он играется листьями, когда они лежат на земле, поднимая их в воздух и мягко опуская, или заставляя плясать танец, известный только ему. И просила, чтобы он уменьшил свое буйное веселье с водой, чтоб стихли волны, которые вот-вот могут опрокинуть корабль. Просила, чтобы он помог доплыть в целости и сохранности всем нам до земли.
Я уже еле стояла, и если бы не Гордей, я давно уже упала.
Ветер стал стихать, как будто появилось какое-то пространство только для нашего корабля. Подул лёгкий ветерок, который наполнил наши паруса, и корабль плавно поплыл вперёд. Где-то вдали ещё громыхал шторм.
Гордей взял меня на руки и занёс в палатку. Я уже ничего не видела, я просто уснула.
Я не знаю, сколько спала, но проснулась в хорошем настроении. Моя морская болезнь отступила. Я улыбнулась. Детей не было, но слышался их смех. Я оделась и вышла на палубу.
