Шагалан понял, что жертва его заметила, и просто поманил к себе пальцем. Секунду не было никакого ответа, глаза пытались недоверчиво осмотреть чужака, но безжалостная плеть не давала времени на колебания. Собрав остатки сил, воришка с хрипом рванулся под днище. От обреченного такой прыти не ожидали, но все же несколько рук вновь успели поймать его за ноги.
— Держи бестию! — загрохотал запаленный голос купца.
Извиваясь червяком, воришка отчаянно сопротивлялся, однако сумел проползти еще только с полшажка и застонал от безысходности. Шагалан, поднырнув ближе к умоляющим глазам, не без труда нащупал крохотную детскую ладошку. Укрепился получше и потянул рывком. На той стороне никак не предполагали подобной мощи. Сопровождаемое треском разрываемой материи тело воришки точно пробка влетело в темноту.
Добытое оказалось маленьким и костлявым, в придачу активно двигаться отказывалось. Вероятно, исчерпав в рывке последние силы, бедолага просто упал в обморок — Шагалан предпочел именно такое объяснение. Пыхтя, вытащил добычу из-под фургона. Счет шел на секунды: потерявшие жертву палачи возбужденно что-то вопили, и гам этот быстро накатывался. Послышался даже звон железа, весьма осложняя ситуацию. К счастью, спасенный был до безобразия легким. Юноша закинул его на плечо и метнулся к кустам, ориентируясь больше на интуицию, чем на зрение.
— Вон они! — пронзительно заорали сзади и справа, судя по звуку, шагах в двадцати.
Тяжелая жесткая ладонь вдруг схватила за левое плечо, соскользнула, но зацепилась за рукав.
— Держу! — Осипший голос, запах чеснока и пива. — Сюда! Я… ых-х…
Шагалан, почти не замедляя бега, пнул нападавшего ногой в живот, и тот вывалился во мрак. Как бешеный вепрь юноша врубился в заросли, едва прикрыв рукой лицо, и сразу запетлял зайцем. После первого же виража настигавший топот уклонился куда-то в сторону. Потом и вовсе заглох: то ли он слишком отдалился, то ли разбушевавшиеся преследователи наконец опомнились и оставили безумную идею гоняться за кем бы то ни было по ночному лесу. Шагалан сбавил ход, восстанавливая дыхание и прислушиваясь. Погони не ощущалось. Слабо заворочалась на плече поклажа.
— Лежи тихо, горемыка, — вполголоса произнес разведчик.
Шел еще минут десять, временами поворачивая. Чудом пробалансировал по краю заросшего оврага, раз вспугнул какую-то птицу, фыркнувшую из-под ног. Неясный запах да изменившийся рельеф подсказали, что он у цели. Опустился у знакомого мшистого бревна под еловыми лапами, осторожно высунулся наружу.
Лагерь был как на ладони. Около осиротевшего костра суетились несколько человек, стоявший здесь же купец поливал их площадной руганью, хотя как-то вяло, без прежнего вдохновения. Разговоров не разобрать, однако общий смысл понимался сразу — пока все занимались судьбой маленького оборвыша, некто более прагматичный увел-таки бараний бок. Рядом зашевелились.
— Ух ты! Да мы совсем близко!
Шагалан обернулся. Круглая детская мордашка, чумазая, с засохшими потеками крови, короткие взъерошенные волосы, тонюсенькая воробьиная шея, торчавшая из лохмотьев. Несмотря на свое убожество, воришка — по виду ему можно было дать лет восемь-десять — на удивление быстро освоился в новой ситуации и глянул на спасителя без тени страха.
— Да, близко, — усмехнулся Шагалан. — Сделали немалый крюк и воротились почти назад. Надежней сейчас не укрыться. Но как раз потому, что все поблизости, настоятельно советую не шуметь. Сидим тихо, словно мыши под метлой.
— Понятно, соображаю. А ты сам кто?
Юноша улегся на землю, подоткнув под голову котомку.
— Ну, если настаиваешь, давай знакомиться. Сам-то девочка или мальчик?
— Мальчик, конечно. Йерсом кличут. — Воришка кинул настороженный взгляд. — А ты, часом, не любитель мальчиков?
— Нет, предпочитаю девочек. Меня можешь звать Шагаланом. Что, приставали?
— Разное выпадало. Ты вор?
— Нет.
— А кто?
— Гадай дальше.
Парнишка нахмурился.
— На бродягу не похож. Слишком опрятен. Но и на благородного тоже. Для трубадура слишком мало пожитков. Скорее уж какой-нибудь подмастерье. Нет?
— На мастера, стало быть, не тяну? — хмыкнул юноша.
— Молод больно… Да ладно тебе скрытничать!
— Так коли откровенничать, то первым и начинай.
— А чего про меня говорить? Со мной все просто.
— И что же просто? Делись.
— Я из Нирильена, из цеховых скорняков. Отца не помню, то ли на войне, то ли сразу после сгинул. Мать и сестер потом чума взяла. Жил у тетки в деревне. Голодно, зато какая-никакая крыша. А прошлым летом случился в тех краях недород, так меня из дома и выставили. Тетка — баба не злая, да у нее своих детей пятеро, на меня хлеба не хватило…
Шагалан слушал, не перебивая.
— …Зимой уцелел чудом. Раза три думал — все, каюк. Но как-то отбедовал. Где чего выпросишь, где стащишь. С месяц в одном монастыре подкармливали. Дотянул до весны, там уж полегчало… Нынче вот сызнова холода близятся…
— Таких, как ты, называют «ребенок чумы», слышал?
— Слышал. А как называют таких, как ты?
Юноша незримо в темноте пожал плечами:
— Наверное, «ребенок войны». Там я потерял всех. Вырос в Валесте, теперь вот возвратился.
— И зачем же?
— Зачем-зачем… Разных оборванцев из-под телег выдергивать. Ты же видел.
Йерс засопел обиженно:
— Не хочешь говорить — не надо. Я ему откровенно, как на исповеди, а он…
— Не горячись, парень. Придет время, расскажу. На вот лучше поешь.
Шагалан сел, выложил перед мальчишкой свой провиант. Собирался было сам принять участие в трапезе, но, посмотрев, с каким остервенением набросился на еду Йерс, раздумал. Мигом сметя небогатые запасы, малыш обшарил землю в поисках затерявшегося кусочка и вздохнул. Со стороны лагеря донесся нестройный хор голосов — очевидно, пиво возместило путникам потерю и баранины, и острого зрелища.
— Поют, сволочи, — с недетским ожесточением процедил Йерс. — Моя б воля, развесил бы их по деревьям вкруг костра.
— Успокойся, все кончилось. Укладывайся спать, завтра вставать рано.
— А куда мы пойдем?
— Мы? — замер Шагалан. — Да куда тебе со мной? У меня ж тут тоже ни кола, ни двора.
— Ну… я чаял… вдвоем все-таки полегче… и веселее…
— Ладно, завтра разберемся. Ложись.
Йерс заворочался, втираясь поплотней к спине юноши — заметно холодало. Глухо вскрикнул:
— У-у, хребет располосовали, кровопивцы… Шагалан!
— Что?
— Это… спасибо тебе за то… ну… сам понимаешь…
— Спи!
Он чуть приоткрыл еще тяжелые веки и огляделся. Едва начинало светать, ленивые струи тумана стелились по земле. На еловых иголках мириадами алмазов блестела роса. Стылая сырость и гарь. Шагалан перекатился на живот. Рядом закопошился, потеряв опору, вчерашний спасенный. Ночью мальчишка неоднократно принимался метаться и вскрикивать, пришлось даже накрыть его плащом, чтобы шум не услышали в лагере. Сейчас этот плащ был откинут в сторону. Шагалан с минуту разглядывал трогательно-беспомощную мордашку ребенка, наконец-то отыскавшего мирный сон. «Ничего, — подумалось. — Лишь бы вернулся в нормальную жизнь. Дети рано или поздно забывают свои кошмары. Знаем. Сами года два кричали по ночам».
